Я еще не пережила тот момент с отцом. Боялась возвращаться, но слава Богу все обошлось, когда я вернулась со смены он уже спал. На утро он вел себя, будто ничего не произошло. Вот и хорошо, еще одних оскорблений и «нравоучений» в свой адрес я не выдержала. А так дождалась пока он уйдет на работу и позавтракала молча с матерью. Она была помята и меланхолична, в принципе обычное ее состояние. Хотела выяснить, что вчера натворил брат, но она не призналась или сама не знала, отговорилась стандартными отговорками, что они с отцом были не в духе. Отец часто не в духе, что-то раньше таких скандалов за ними не наблюдалось.

Домой возвращаться не хотелось, так что мы после награждения группой приблизительно десять человек отправились в кафешку, ели пиццу, общались непринужденно. Леха тоже пошел с нами, хоть и не принимал участия в соревнованиях. Против его компании ничего против не имела, наоборот, потому что многих людей я лично не знала. А ему была благодарна за поддержку, он был на моей стороне, и подбадривать во время матчей. В отличие от льдистых глаз, которые смотрели с прищуром, словно он в моей игре просчитывает ходы и знает лучше, как надо играть. Еще бы цокал, когда я пропускала удары для пущей убедительности. «И здесь Трусова вы ничего не умеете». Может так и было, следил он за шариком очень зорко, предпочитала лишний раз на него не смотреть, не сбиваться с настроя. Потом смогла сосредоточиться лишь на игре, обращая внимание на зрителей.

Все-таки как же это классно – бегущий адреналин по венам. Испытывала ликование, что я смогла, и одновременно с этим облегчение, что взят реванш, так хотелось отыграться и не чувствовать неудовлетворенность от поражения с тем же противником.

Мы отлично посидели, была рада, что согласилась. Перед разговором с преподом мне просто нужна была передышка, жизненно необходимо подкопить энергию для возможности давать отпор, отстаивать свою позицию и точку зрения.

Выходные пролетели быстро. Дома старалась не высовываться, иногда переписываясь с Одуванчиком. Он продолжал меня поддерживать, мне нравилось, что у меня появился друг. Сейчас поддержка была как нельзя кстати, пусть даже такая незначительная. В одиночестве все переносить труднее.

После была работа, удивительно спокойные смены, иногда даже пугаюсь, когда все идет так тихо, народ не чудит и не устраивает «концерты». Затишье перед бурей – так называет это Анька, и я с ней в этом вопросе солидарна. Народа было не много, все больше парочки, которые перебирались в места где можно погреться и укрыться от непогоды. Сама погода добавляла хмурости и монотонности. Было легко грустить и придаваться жалости самой к себе, проще простого поддаться депрессии и ее позывам. Старалась гнать ее прочь, настраивала себя, что все получится, но в понедельник опять охватило волнение и страх, что нужно опять идти на ковер к преподавателю, причем по собственной инициативе. Он меня там совершенно не ждет, а мне придется накучать ему своими проблемами, которые по правде он и создал. Вот нормально оценивал бы студентов и не тратил бы потом столько время на разбирательства. Не одна я же у него такая «засуженная», считаю его оценку не справедливой и требую исправления.

Понедельник – день тяжелый. Никто не жаждет работать, включаться в трудовой процесс с наскока в начале недели. Поэтому умные люди не ставят на него важных дел, а мне вынужденно приходиться.

Отсидела четыре пары как на иголках. На менеджменте что-то отвечала даже, свой подготовленный доклад, но больше на автомате. Мыслями я была в кабинете с Петром Александровичем, подбирала варианты слов, которые скажу ему, сопоставляла их и так и этак, представляла как он отвечает мне, а я отвечаю в ответ. В фантазиях это получалось так умело, что если бы и правда все шло по моему выдуманному сценарию, то ему не отвертеться. Но когда так было?! Это после сидишь в слезах и анализируешь, что надо было ответить по-другому.