– Возможно, – подумав, Никита пожал плечами. – Бывая в Ниене, я часто захожу в Спасскую церковь. Разговариваю со служителями… мог и с дьяконом. Но вот, как его имя – не ведаю.

– О чем же вы говорили?

– О всякого рода интимных делах, уважаемый господин судья…

– Об интимных?!

– Я имею в виду дела веры.

Гере Линдберг склонил голову набок и хитровато прищурился:

– Согласитесь, вы вполне могли получать от дьякона Варсонофия сведения, представляющие государственную тайну. Сам Варсонофий под пыткой признался в своей шпионской деятельности.

– И что же? – не выдержав, обвиняемый презрительно усмехнулся. – Он показал на меня?

– Не совсем так, господин Бу-тюр-лин, – замялся судья. Несмотря на свою суровость и безапелляционность принимаемых решений, Законник Карл все же слыл человеком справедливым и, похоже, не зря. В тему шпионства он больше углубляться не стал, поскольку, как догадывался Никита Петрович, прямых доказательств не имелось. Да не только прямых, вообще никаких… наверное.

– Гут, – герр Линдберг стукнул по столу молоточком. – Переходим к третьему пункту. Господа… – тут он повернулся к зрителям – свидетелям, зевакам и прочим участниками процесса. – Прошу слушать чрезвычайно внимательно. Итак… Господин Улвеус, прошу зачитать.

Сидевший слева секретарь – долговязый парень с круглым крестьянским лицом и кротким взором, поспешно встав, взял лежащий на столе документ и с большой важностью зачитал:

– Тринадцатого мая сего года… В устье реки Ниени подвергся нападению пиратов торговый корабль «Скогге». Причинен значительный ущерб. Первого июня сего года… Три баркаса с грузом пушнины ограблены на выходе из порта. Семнадцатого июня… торговое судно «Пестрый бык» из Ревеля. Двадцать пятого – торговое судно «Синий ветер» из Любека… Первого августа…

– Достаточно, гере Улвеус, – судья махнул рукой. – Теперь кратко зачитайте показания свидетелей… Господа, прошу внимания!

– Десятого мая – господин Бутюрлин встречался с господином Рибейрушем в доме последнего. Двадцать восьмого мая – встречался с господином Рибейрушем в таверне «Тре крунер». Пятнадцатого июня – у Спасской церкви… Двадцать второго – у Черного ручья…

Ах, вон оно что! Значит, после каждой встречи Никиты и Жоакина Рибейруша происходило нападение пиратов на торговые суда. Вот к чему гнет судья!

– Мы ни о чем таком не сговаривались! – не сдержавшись, гневно выкрикнул молодой человек. – Я не имею никакого отношения к разбойным людям. Я просто лоцман! А сеньор Рибейруш обучал меня фехтованию и хорошим манерам.

– Так обучил? – Законник Карл хитровато прищурился.

– Обучил, – развел руками Бутурлин.

– Тогда зачем вы с ним встречались?

– Ну… – Никита замялся. – Я просто заходил в гости. Мы друзья.

Судья и секретари переглянулись с видом рыбаков, вот-вот готовых вытащить угодившую в сети крупную рыбу.

– Так вы, значит, с господином Рибейрушем – друзья? – вкрадчиво уточнил Линдберг.

– Друзья, да, – лоцман тряхнул головою. – Об этом многие знают.

Действительно, об этой дружбе знали многие, чего Никита Петрович вовсе не считал нужным скрывать.

– Ваш друг Жоакин Рибейруш, урожденный португалец, обвинен в пиратстве! – торжественно провозгласил судья. – Вина его доказана полностью.

Бутурлин растерянно моргнул:

– Ну, тогда я не знаю… Но я-то не пират! Да это и сам сеньор Рибейруш подтвердит, вы его допросите!

– Увы, – герр Линдберг развел руками. – Старый пират Рибейруш оказал активное сопротивление при задержании… и был убит.

– Убит?!

Никита Петрович похолодел. Вот это новость! Словно обухом по голове. Но… как же так? Он же… они… А может, и вправду – португалец вовсе не покончил со своим пиратским прошлым? Коль уж вина его доказана… Однако же в любом случае, при чем тут Никита? Черт! Черт! Черт! Жоакин! Как жалко… Как жалко-то! Да что за полоса такая в жизни настала – черная! За что? Почему? Зачем? Эх, Жоакин, Жоакин…