Капитан городской стражи гере Йохан Фельтског уже дожидался Бутурлина за дальним столом. Явился, а как же! И, скорее всего, не только затем, чтобы задарма выпить да закусить – нет, у главного стражника Ниена вполне могли быть и свои интересы к лоцману, как служебные, так и личные. В конце концов, шведско-русская торговля была выгодна обеим сторонам. Вот и торговали. Всегда. Если мир – открыто, а уж ежели война – тогда контрабандой.

Узрев еще от входа знакомый синий колет с желтыми отворотами, Никита поспешил к стражнику, не обращая внимания на подбежавшего служку с какими-то заманчивыми предложениями. Лишь отмахнулся да бросил по-шведски:

– Потом, потом… Извините за опоздание, господин капитан.

– А, это вы. Зовите меня просто – Йохан.

Усевшись на тяжелый табурет, Бутурлин тут же заказал по две кружки свежего пива с яичницей и краюху хлеба. Больно уж был голоден, еще бы – последний-то раз трапезничал еще раненько утром, на корабле.

Выпив за знакомство, Йохан вытер усы и стал зачем-то рассказывать про своего двоюродного брата, что живет где-то в горах недалеко от озера Меларен. Озеро это Бутурлин знал – видел, когда бывал в Стекольнах, как русские купцы называли Стокгольм.

– Кузен мой, зовут его Харальд, видишь ли, женат на дочери хозяина шахты… да и сам служит там горным мастером.

После второй кружки темного Никита Петрович уже стал понимать, куда клонит его новый приятель, и даже спросил прямо, уточнил:

– Медь? В крицах?

– Медь. В крицах, – понизив голос, согласно кивнул начальник стражи.

Что ж, все стало ясненько. Не иначе, как сей бравый капитан намеревался толкать медные крицы в Тихвин, минуя таможню. Ну, в Ниене-то – его право, а вот на посаде…

– Не выйдет на посаде тихвинском ничего, – подумав, честно предупредил Бутурлин. – Вряд ли с важней сговоримся. За таможенной-то избой сам архимандрит, отец Иосиф, присматривает. А он на посаде – главный! Ибо посад-то Большому монастырю принадлежит и все подати платит.

– А зачем нам архимандрит? – собеседник тихонько засмеялся. Его широкое, похожее на вареную брюкву, лицо приобрело такое хитроватое и вместе с тем нарочито простодушное выражение, какое обычно бывает у цыган, когда они впаривают доверчивому покупателю какую-нибудь полудохлую лошадь.

– А как же без него-то? – резонно вопросил Никита Петрович. – Там, знаешь – не тут.

– Не-ет, гере лоцман, – швед покачал головой и прищурился. – Мы люди маленькие, нам архимандрит не нужен. А нужен такой же маленький человек… какой-нибудь капитан с таможни.

– Капитан – вряд ли, – задумался Бутурлин. – Скорее уж, дьяк или монастырский служитель. Все равно – с монастырем дело иметь. Настоятеля уж никак не минуешь.

Йохан сделал удивленное лицо:

– И что? Этот самый служитель не захочет сделать свой маленький гешефт?

– Служитель – вряд ли, он же монах, а монаху ничего мирского не надобно.

– Ах да, да, – скривясь, словно от зубной боли, швед закусил губу. – Забыл – вы ж ортодоксы. Монахи, брр… А что, кроме монахов на таможне совсем никого?

– Почему никого? Говорю ж – дьяк с подьячим для записей да пара стрельцов для охраны.

Чем дальше шла речь, тем откровенней задумывался молодой лоцман. Больно уж нужны были деньги, особенно – в свете последних событий. Да, дело опасное: попадешься – не пожалеют. С другой стороны – на войне-то куда как опаснее, правда там та опасность, что как-то бодрит, а вот здесь… здесь совсем другое. Но вот отказываться нельзя, Бутурлин сие нутром чувствовал! Шутка ли – капитан городской стражи. Такими знакомствами не разбрасываются. Сгодится еще гере Фельтског, ох как сгодится!