– Ага… – снова сказал я тупо. – Ты слетал в будущее, это понятно. А откуда грязь на ковриках? Там у них нет асфальта?

– Старик, я же тебе говорил: я был на освоении Красной площади.

– Ага. А вся Красная площадь в грязи по колено, да еще желтой.

– Все-таки ты еврейский зануда. Неужели ты думаешь, через двадцать лет на Красной площади можно будет снимать кино? Там туристов – пропасть! И все на левитаторах! Нет, старик, туда не пробиться ни за какие бабки! Поэтому Закоев построил бутафорскую Красную площадь, Манежку, Тверскую и Китай-город сразу за сотым километром Ярославского шоссе, рядом со Свято-Алексеевской обителью. И сделал на этом миллионы, там теперь со всего мира кино снимают – сталинская эпоха, брежневская, Первая холодная война, Вторая…

– А будет Вторая холодная война?

– А уже идет! Ты что, не знаешь?

– И чем кончится?

– Этого я не знаю. Я там был всего два часа, да и то под дождем! Мы попали в такой ливень – ужас! Съемка отменилась, у Закоева половину декораций смыло! Но я успел посмотреть сценарий и сказал ему, что этот сценарий никуда не годится, я по нему снимать не буду.

– Почему? Ты же сказал, что это я написал сценарий.

– Нет, я сказал, что ты напишешь. А тот сценарий, который у него, – чистое фуфло, просто склеили эпизоды из мемуаров свидетелей и протоколов допросов диссидентов, но нет ни характеров, ни вкусных диалогов. Короче, я сказал Тимуру, чтобы он поставил фильм на консервацию, и пока ты не напишешь сценарий, я даже к камере не подойду. Так что бери первоисточники, садись и пиши, понял?

Я усмехнулся:

– Ага! Разбежался!

– А что? Почему нет?

– А где договор? Аванс? И вообще, почему ты был в будущем, а я должен сидеть тут и нюхать то, что ты отлил за кустом?

Акимов молчал, открывал последнюю бутылку чешского пива.

– Ну?! – сказал я требовательно. – Что ты молчишь?

Он протянул мне бутылку:

– Пей ты первый…

– Это аванс за сценарий?

– Нет, просто пей первым, и всё.

– А с чего ты вдруг такой добрый?

– А я, вообще, добрый, – неожиданно мягко сказал Акимов и сел на скамью рядом со мной, положил мне руку на плечо. – Я тебя люблю, ты же знаешь…

Этого только не хватало, испугался я, и отодвинулся:

– Кончай эти штучки. Не буду я сейчас писать тебе никакой сценарий. Если ты действительно будешь снимать этот фильм через двадцать лет, то через двадцать лет и напишу.

– Антон, дай мне в морду, – вдруг сказал он.

Я удивился:

– С чего это?

– Ну, я же тебя ударил…

– Вот именно. Ни за что.

– Это была первичная реакция. Я не успел подойти, а ты мне – раз и эту фотку в морду со следами моих кроссовок. А ты же в каком-то Совете МУРа…

– Прокуратуры, – поправил я.

– Ну вот, – продолжил он. – Я подумал – счас меня будут брать за воровство этой «Волги». Дай мне в морду, чтоб мы были квиты.

– Когда-нибудь дам. А пока пусть будет в резерве.

– Да? Тогда выпей пива, я прошу как друга, – снова мягко сказал Акимов.

Мне, конечно, не понравилась эта мягкость, но пиво я выпил – ровно половину бутылки. И протянул ему остаток, но он сказал:

– Пей до конца.

– А в чем дело?

– Понимаешь… – Он замялся и даже откашлялся, как будто слова застряли у него в горле и он должен был вытолкнуть их. – Как тебе это сказать… Короче, тебя нет в будущем.

Я опешил:

– В каком смысле?

– Только ты не волнуйся. Хорошо? Понимаешь, когда я сказал Закоеву, что ты будешь писать сценарий, он развел руками: «Старик, Антона уже нет, он ушел».

Но я еще не врубился и тупо переспросил:

– Ушел? Куда я ушел?

Акимов молчал, и только теперь до меня дошло, что через двадцать лет, в две тысячи тридцать четвертом, меня уже не будет в живых.