– Кого ж послать-то в этакую пору?
– Раз вам некого, я мужа попрошу.
И соседка отправила мужа за врачом. То была плотная женщина средних лет, с суровым лицом и сильными руками. Звали ее миссис Ходжес.
– Повезло вам, что сразу ко мне обратились, миссис Кемп. Вы с опытной повитухой дело имеете, вот что я вам скажу.
– Ох и удивили же вы меня, миссис Ходжес. Не знала, что Лиза беременная.
– А кто, по-вашему, виновник?
– Виновник? Ума не приложу, миссис Ходжес, как Бог свят, ума не приложу, – зачастила миссис Кемп. – А хотя, ежели подумать, так не иначе, что Том – Лиза с ним компанию водила. Что ж, Том – парень холостой; женится на Лизе, вот и славно.
– Это не Том, – простонала с постели Лиза.
– Не Том? А кто ж тогда?
Лиза не ответила.
– Кто? Скажи, кто?
В ответ Лиза не проронила ни слова.
– Ничего, миссис Кемп, – принялась успокаивать миссис Ходжес. – Не тревожьте ее пока; после, как она оклемается, все узнаете.
Некоторое время обе женщины молчали в ожидании доктора, а Лиза, натужно дыша, пустым взглядом смотрела в стену. Периодически она вспоминала о Джиме, приоткрывала ротик, чтобы произнести его имя, но одергивала себя, сознавая бесполезность таких усилий.
Явился доктор.
– Что скажете, доктор, – она очень плоха? – приступила к нему миссис Ходжес.
– К сожалению, вы правы, – отвечал доктор. – Вечером опять зайду.
– Кстати, доктор, – вылезла миссис Кемп, – коли уж вы тут, не дадите ли мне чего-нибудь от ревматизмы? Я, видите, ревматизмой мучаюсь, а тут этакая погода, этакая сырость, просто не знаю, куда деваться. И еще, доктор, нельзя ли мне получать бульон при больнице? Видите, муж мой помер, дочка больная лежит – куда ж мне на работу-то ходить, а денег-то у нас…
Наступил вечер. Явилась миссис Ходжес, днем занятая своими домашними делами. Миссис Кемп спала.
– Вот только на минуточку задремала, – сообщила она миссис Ходжес, ее растолкавшей.
– Ну, как ваша дочка? – поинтересовалась добрая соседка.
– Ох-ох-ох, – заквохтала миссис Кемп, – ревматизма-то вовсе замучила, прям не знаю, куда деваться, а тут еще Лиза пластом лежит и растереть меня не может, так мне уж до того худо, до того худо! Надо ж было такому случиться: дочка слегла, когда мне самой уход надобен. Да, видно, такая моя судьба…
Миссис Ходжес перевела взгляд на Лизу. Девушка лежала точь-в-точь как утром, щеки горели, губы судорожно ловили воздух, на лбу выступили крохотные капельки пота.
– Как ты, милая? – спросила миссис Ходжес. Лиза не ответила.
– Она вроде без сознания, – сообщила миссис Кемп. – Я ее спрашивала, кто виновник-то, а она и ухом не ведет – верно, не слышит. Легко ли мне на старости лет этакое про дочь узнать?
– Как я вас понимаю, миссис Кемп, – с чувством произнесла добрая соседка.
– Когда вы вошли да сказали: выкидыш, я сама рассудок чудом сохранила. Нипочем бы не догадалась, что с Лизой делается.
– Я такое с первого взгляда определяю, – закивала миссис Ходжес.
– Вам сам Бог велел. Не иначе, вы многих пользовали.
– Так и есть, миссис Кемп, так и есть. Я в повитухах без малого двадцать годков – еще бы мне не разбираться.
– Ну а как платят-то?
– Ежели по правде, миссис Кемп, жаловаться не приходится. Я беру обычно по пять шиллингов, и, смею заметить, это очень скромная плата за мои труды.
Известие о том, что Лиза больна, быстро распространилось; то один, то другой сосед заглядывал справиться о ней. Вот и сейчас в дверь постучали. Миссис Ходжес отворила. На пороге мялся Том.
– Входи, – разрешила миссис Кемп.
Том вошел на цыпочках, почти не дыша; постоял в молчании над Лизой. Миссис Ходжес терлась возле.