В ответ три скупых выстрела, контрразведчики хотели взять их непременно живыми.

– Может, самое время им помочь? – предложил Храпов. – Ударим неожиданно из двух автоматов, и они отойдут.

– Не отойдут… Нам о задании нужно думать, спалимся в секунду! Через несколько минут сюда целый батальон автоматчиков прибудет. Мы им уже ничем не поможем! Все – уходим.

Отпустив гибкую ветку, Свиридов зашагал в глубину леса. Слушал, как за ним шумно, цепляя носками сапог выступающие из земли коренья, торопится Храпов.

Неожиданно стрельба возобновилась. Стреляли с двух сторон. Потом вдруг раздались пистолетные выстрелы. Им в ответ короткие автоматные, а потом вдруг все разом смолкло.

Свиридов приостановился, вслушиваясь в шорохи леса, а потом ускорил шаг.

За прошедшие полчаса Романцев с охраной из дивизионного отдела СМЕРШ задержал восемь человек, оказавшихся без противогазов. Выяснилось, что четверо из них были дезертиры, дела которых тотчас передали в военную прокуратуру, еще трое прибыли из госпиталя с последним пополнением и потому не слышали о приказе командующего армией, их отправили в свои части. Оставался последний – двадцативосьмилетний капитан, который уже два битых часа томился в комендатуре под присмотром автоматчиков из роты охранения и находился в полном неведении относительно своей дальнейшей судьбы.

Интуиция подсказывала Тимофею Романцеву, что с ним что-то не так. Но вот что именно, он не сумел бы объяснить даже себе. Возможно, что это и есть то самое пресловутое «звериное чутье», которое известно каждому оперативнику, долго пребывающему на линии фронта. Присутствие близкой смерти до предела обостряет чутье. Нечто подобное происходит с охотником, идущим по следу сильного и опасного зверя, и нет твердой уверенности, что он также не идет по твоим шагам и что именно ты выйдешь из этого поединка победителем.

На первый взгляд с капитаном пехоты Малюковым все было в порядке. К документам не придерешься, присутствовали все тайные метки. Вел он себя спокойно и очень даже уверенно, как человек, привыкший к военной дисциплине и бывавший на передовой. Даже доверительно улыбнулся, передавая личное оружие, и пошутил:

– Вы с ним поосторожнее. Оно мне еще понадобится, чтобы врагов расстреливать.

– Разберемся, – буркнул Тимофей Романцев, почувствовав, что неприязнь к задержанному только усилилась. Каким-то особым чувством, базирующимся на жизненном опыте и повышенном уровне наблюдательности, осознал, что перед ним сидит настоящий волчара, которого просто так не разговоришь. Вот только особенность ситуации заключалась в том, что сам он был волкодавом.

Расположившись в приемной, распорядился:

– Привести ко мне задержанного Малюкова.

Через несколько минут сержант охраны привел капитана. Был он без ремня, с расстегнутым воротником. Старший лейтенант Романцев внимательно всмотрелся в его лицо, пытаясь отыскать хотя бы какие-то перемены за прошедшие часы, но его встретил все тот же спокойный взгляд и дружеская располагающая улыбка, красноречиво говорившая: «Обиды не держу, старший лейтенант. Прекрасно понимаю, работа у тебя такая».

– Садитесь, – показал Романцев на стул, стоявший по другую сторону стола.

Капитан Малюков, поблагодарив едва заметным кивком, присел.

– И о чем пойдет у нас разговор?

– Как давно вы на передовой? – спросил Романцев.

– С сентября сорок первого, – просто ответил капитан. – Разрешите закурить. А то мою зажигалку забрали, а табачок без огня не распалишь, – посетовал капитан.

– Зажигалку вернем, но потом… По уставу не положено. – Старший лейтенант Романцев пододвинул коробок со спичками: – Возьмите.