Знаменитое пушкинское «народ безмолвствует», столь многозначно (то ли грозно, то ли с чувством глубочайшего разочарования) прозвучавшее в «Борисе Годунове», конечно же, – цитата из «Марфы-посадницы»: «Народ пока безмолвствует». Из этой же повести Пушкин заимствовал и древнее славянское имя «Ратьмир», слегка обасурманив его или онемечив в своем «Ратмире».

Но более всего, по-видимому, Пушкина впечатлила повесть «Наталья, боярская дочь». Он не только обыграл ее фабулу в двух собственных вариациях – «Метель» и «Станционный смотритель», но и увековечил бессмертными стихами «Евгения Онегина» сцену любви с первого взгляда из этой повести в том виде, в котором она впервые была создана Карамзиным («…блестящий, проницательный взор его встретился с ее взором. Наталья в одну секунду вся закраснелась, и сердце ее, затрепетав сильно, сказало ей: «Вот он!») Сравните:

Заслуживает внимания также тот факт, что Пушкин сборник своих рассказов и новелл назвал «Повести Белкина», следуя, по всей видимости, примеру Карамзина, который все художественные прозаические произведения, выходившие из-под его пера, даже самые короткие, называл «повестями». Таким образом, он явно подчеркивал, что нарративный, повествовательный принцип изложения выступает в них в качестве доминанты.

В «Повестях Белкина», конечно же, гораздо больше непосредственного изобразительного материала, чем во всех повестях Карамзина, но тем не менее и в рассказах Пушкина повествовательное, сказовое начало играет существенную роль. Именно в нем особо ощутимо влияние поэтики Карамзина: темпа и ритмов, свойственных его манере вести нить рассказа, приемов, с помощью которых читатель вдруг отрывается от сюжета и напрямую сталкивается с присутствием автора, комментирующего свое собственное изложение и т.д. Пушкинская проза впитала в себя многие находки, если и не всю традицию Карамзина-прозаика целиком. Поэтому необходимость тщательно выявить и научно осмыслить этот «карамзинский слой» в творчестве Пушкина – задача фундаментального компаративистского исследования.

В романе Лермонтова «Вадим» также ощущается влияние поэтики Карамзина. Только, в отличие от Пушкина, автора этого романа мало интересовали просветительский рационализм и универсальная, всепоглощающая гуманность их общего учителя. Напротив, основное внимание Лермонтова привлекали как раз те случаи, когда сознание Карамзина утрачивало контроль не только над реальностью, но и над миром собственных ощущений и чувств. Это те самые моменты, когда «сон разума порождает чудовищ» – ночные кошмары, иррациональные мрачные настроения, почти готические сюжеты с элементами таинственности, а то и мистики.

Воображение Лермонтова с детских лет с готовностью создавало схожие образы и фантазии, что и позволило ему увидеть в Карамзине родственную душу. Однако из этой точки сходства их мироощущение развивалось в совершенно разных, практически в диаметрально противоположных направлениях. Карамзин, как и подавляющее большинство людей, старался не концентрироваться на ночных кошмарах. Он предпочитал ясность солнечного дня, психическую уравновешенность и реальность здравомыслия, полагая, что любые приступы иррационализма – это нарушения нормы, вызываемые самыми разными причинами, как индивидуального, так и общего порядка. Обусловливаются эти нарушения, по мысли Карамзина, прежде всего конфликтом между голосом разума и древним инстинктом неуправляемых страстей. Основная отличительная особенность современного, цивилизованного человека – это интеллектуальная самодисциплина, умение держать себя в руках и управлять собою с помощью доводов рассудка.