Идея жанрового синтеза (по принципу упомянутого топоса «ex multis in unum») находит применение и у Аста: роман «может принимать в себя все формы поэзии, и универсум поэзии отображается в нем точно так же, как весь универсум отражается в душе человека».

В исторической трактовке романа Аст, вопреки шлегелевской концепции «прогрессирующей универсальной поэзии», понимает роман не как движение вперед, но как возврат к эпосу на некоем новом уровне. Если принцип романа («дух индивидуальности») принадлежит новому искусству, то по своей форме роман представляет «принцип старого искусства» – «гармоническое формирование (Bildung) универсума». Роман принадлежит двум эстетическим мирам; «роман – собственность новейшего мира, но одновременно и проникновение в старый мир, возвращение к нему». В романе сама поэзия «представляет себя как эпос, но эпос просветленный, проникнутый любовью и духом».

Взамен однонаправленного, прямого движения шлегелевской «универсальной поэзии» Аст предлагает схему движения возвратно-кругового: «посредством романа поэзия, сформировавшаяся в эпос, т.е. в целостность и тотальность, возвращается к своему начальному пункту…»100.

Типично романтическую критику современного бытового романа дает Доротея Шлегель (дочь Моисея Мендельсона, во втором браке жена Ф. Шлегеля) в «Разговоре о новейшем романе француженок» (1803). «Дельфина», как образец продукции современных французских романисток, критикуется за «недостаток поэзии». Непоэтичность современного романа объяснена изменением духа времени: «в старой романтической поэзии герои оставались самими собой», в то время как «события вокруг них менялись, они подвергались насильственным гонениям враждебной судьбы». Современная жизнь бессобытийна: ее события «едва ли можно назвать событиями, скорее это просто чередование масок и декораций». «Ни провидение, ни случай» не являются причиной бед, в которые вовлечены герои: «их коллизии (Verwirrungen) возникают из перемен в их душе (Innern); им не приходится вести никакой иной борьбы, кроме как с собственными желаниями, предубеждениями, принципами, ограничениями (Entsagungen), а также с мелочными запутанными отношениями утонченного общества»101.

Первый опыт включения романа в систему понятий философской эстетики принадлежит Ф.В. Шеллингу («Философия искусства», 1802–1803). Роман понят Шеллингом как «смешение (Mischung) эпоса и драмы», но не как их синтез: не следует забывать, что высшим литературным родом для Шеллинга остается драма. Роман – этап на пути от эпоса к высшему роду. Он близок эпосу объективной «формой изображения»; в романе «поэт действительно отождествляется (identisch werden) со своим материалом (Stoff)». Однако своей трактовкой предмета изображения он порывает с эпосом и приближается к драме: ведь «эпос, по своей природе, представляет собой неограниченное действие (unbeschränkte Handlung); он не имеет начала и может продолжаться бесконечно», в то время как роман, как и драма, представляет «ограниченное и завершенное в себе действие». Роман, таким образом, достигает «объективности эпоса в ограниченном содержании (Stoff)». В то же время типичный для драмы «принцип судьбы» «слишком односторонен и потому слишком суров (herb) для более обширной и податливой (gefälligere) природы романа» (правда, «характер» – одна из главных движущих сил романа – «может стать для человека судьбой»).

Отметим попутно, что между эпосом и драмой роман помещен и Жан-Полем: он находится между этими двумя «фокусами поэтического эллипса» и образует соответствующие разновидности: эпический роман или драматический роман