Даша видела такую птичку впервые, и поиски голубого неба на какое-то время пришлось отложить.

– Тятив… тучит… вут так – тук-тук… тучит а дереву… тук-тук… – Даша тараторила не меньше дятла.

Птичка, которая так резво бьётся головой о твёрдую поверхность, явно вызывала в ребёнке недоумение и, вместе с тем, самый что ни на есть живой интерес.

– Даша! Нельзя бодаться! Нельзя бить лбом стену! Даша, перестань стучать книжкой по голове…

Дома ребёнок активно осмысливал увиденное и смаковал эмоции:

– Я дятив! Мама, я дятив, смоти.

– Даша, нельзя стучать головой!

– Всино, всино фтучу. – И, наклоняясь головой к полу, демонстрировала сказанное и продолжала стучать всё равно.

«Небезопасная птица, однако», – думала я, пресекая детское озорство.

Потом мы рисовали птиц, смотрели мультфильмы про птиц, искали в книгах стишки о птицах и снова рисовали… угадайте кого.

«Дятив» стал событием дня.

Уже перед сном запал наконец-то стих. Завершая последний вечерний ритуал, мы ещё какое-то время изучали с ребёнком фотографии в комнате на стене. Два больших плаката с фото о ярких моментах из жизни Даши до двух лет прочно вписались в интерьер.

Вот мы рассматриваем: «Дася пигает а лузе» (прыгает по луже), вот она «миеться» (смеётся), вот Даша «гутит» (грустит), «нюхаит цитоцик», «ест касету» (конфету). А вот она – «Дася Гиминюк» – на фото в футболке со своей фамилией. А вот… и тут вдруг ребёнок вспоминает про потерянное днём небо, которое теперь так привлекательно выглядит на летних снимках.

– Небо… видю… губое… Нафла! Вот тут небо, Дася, мама… Мама сивая[1]!

На летнем фото – вспышка эмоций. Глубокий светлый горизонт, сочное солнце и мы: я с какой-то совсем ребяческой и безмерно искренней улыбкой, сияющими глазами и переполохом на голове и она – хмурая, хитрая и довольная, – мелкая ещё совсем, у меня на руках.

– Да, Дашенька, мама – счастливая, – пробормотала я, уже почти засыпая.

В моих снах ещё долго и озорно тарахтели дятлы. А голубое небо с его невероятной притягательностью в эту ночь осталось у нас в комнате и тихонечко посапывало рядом…

Даша рассуждает о возрасте: «Я макая. Я буду басяя. Ты будишь васти и тоже станишь макая».

Я ловлю её слова и думаю, как это должно быть хорошо: расти-расти и потом снова стать маленьким. Я не очень люблю взрослых. Сама не умею быть взрослой. Но по мере взросления ребёнка – приходится.

Иногда ко мне приезжает мама. Хотя с появлением Даши все родственники приезжают скорее к ней, чем ко мне. Но мама – это другое.

Мама всегда привозит сумку с подарками – вкусности, полезности, бытовые мелочи, приятные сувениры. Даша знает, что для неё в этой сумке непременно припрятана конфета, или игрушка, или «фто-то ище».

Когда я была маленькой, у меня была огромная коробка с игрушками. Она хранилась в шкафу, и упомнить, что именно хранится в коробке, я не могла. Одни игрушки предназначались для игр повседневных, другие – отправлялись в коробку. Время от времени я открывала шкаф и запускала руку на самое дно, хватала первое, что попадалось, и… на мгновение замирала, предвкушая удивиться какому-то из воспоминаний, связанных с давно забытой безделушкой. Всегда радовалась.

Когда приезжает в гости мама, её сумка напоминает мне эту детскую коробку. Никогда не знаешь, что появится в маминых руках в следующий момент – сдобная выпечка, новая футболка, браслетик, кружка, домашние конфеты, новый чай с особым ароматом, что-то из кухонной утвари… Что бы это ни было, это всякий раз одинаково радует, вызывая в душе какие-то совершенно детские эмоции и уже взрослое смущение, – когда хочется ответить тем же, но ты не знаешь как.