Путешественник и регистратор беседуют о старинных родах, о реформе старшего брата Петра, юного государя Федора Алексеевича, который был ему братом отнюдь не только по крови, но и по образу мысли. Процарствовав всего несколько лет, он тем не менее успел провести важные реформы по «модернизации» страны, причем одной из важнейших была отмена местничества, которую как раз и обсуждают наши герои. Местничество – преимущественное право наиболее знатных боярских родов на замещение государственных должностей, которое позволяло немногочисленным боярским семьям контролировать государя. Сам Иван Грозный просил (именно просил!) своих бояр не местничать во время боевых действий, но если те не хотели отказаться от своих привилегий, царь ничего не мог с этим поделать. Бояре продолжали «местничать» – то есть бастовать, не выполнять приказы государя под тем предлогом, что их род обошли в чинах, и, по сути, развязывали маленькие гражданские войны. Царь же Федор отменил местничество во время войны Руси с Османской империей под тем предлогом, что такое поведение «лучших людей государства» недопустимо в военное время, а, кроме того, «местничество благословенной любви вредительно, мира и братского соединения искоренительно». С этими словами царь Федор приказал сжечь «разрядные книги», в которых были указаны статусы и привилегии боярских родов, а вместо них создал новые книги. В них были вписаны служилые, люди разделенные на шесть разрядов и чины. Таким образом, Федор создал «черновой вариант» «Табели о рангах».

Регистратор осуждает Федора и Петра, говоря: «Известно вам, сколько блаженныя памяти благоверный Царь Федор Алексеевич Российское дворянство обидел, уничтожив местничество. Сие строгое законоположение поставило многия честныя Княжеския и Царския роды наравне с Новогородским дворянством (т. е. с людьми, ведущими свой род лишь с момента подчинения Новгорода Иваном Грозным. – Е. П.). Но благоверный же Государь Император Петр Великий совсем привел их в затмение своею табелью о рангах. Открыл он путь чрез службу военную и гражданскую всем, к приобретению дворянскаго титла, и древнее дворянство, так сказать, затоптал в грязь».

Но старый регистратор нашел способ справиться с этой напастью. Он написал книгу, с помощью которой всякий дворянин сможет установить древность своего рода, получить от Государыни титул маркиза. В Москве у него не получилось издать ее и продать, и теперь он хочет попытать счастья в Петербурге. «Я понял его мысль, – рассказывает Путешественник, – вынул из кошелька… и дав ему, советовал, что, приехав в Петербург, он продал бы бумагу свою на вес разнощикам для обвертки; ибо мнимое Маркизство скружить может многим голову, и он причиною будет возрождению изстребленнаго в России зла, хвастовства древния породы».

В Любани нашего Путешественника ждет совсем другая встреча.

«Для сохранения боков моих пошел я пешком, – рассказывает он. – В нескольких шагах от дороги увидел я пашущаго ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел я на часы. Перваго сорок минут. Я выехал в субботу. Сегодня праздник. Пашущей крестьянин принадлежит, конечно, помещику, которой оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно, не господская». Крестьянин всю неделю работал на барщине и теперь вынужден в воскресный день обрабатывать свою землю. Он работает на своем поле также и по ночам, потому что должен кормить «семь ртов» – жену и шесть малолетних детей. «То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без прикащика, – говорит крестьянин. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины».