Именно этого замечания я и ждала.

— А то, чем мы здесь занимаемся, прилично? — четко и громко спросила я, специально отождествляя себя с остальными. То, что я ими торгую, а не продаюсь сама, ничуть не делает меня лучше. Скорее наоборот.

Я обвела взглядом притихших, смутившихся отчего-то женщин.

— Мы падшие ниже некуда. Презренные, всеми отвергнутые, приличные люди отворачиваются, когда мы проходим мимо, плюют вслед и указывают дочерям, что будет, если они не будут осторожны. Так?

— Так, — девицы потупились, кто-то закусил губу, борясь со слезами. Лалика смотрела волком — что я ее девочек стыжу!

— Не так, — отрезала я. Вот теперь я владела всеобщим вниманием на сто процентов. — Мы ночные бабочки Дорсетта. Мы жрицы любви. К нам идут за тем, что не видят дома: за красотой, вниманием и удовольствием. И мы им это все обеспечим. Но! Для этого мы для начала должны любить и баловать сами себя. Иначе как мы подарим любовь другим, если не знаем, что это такое? Начиная с сегодняшнего дня, будем тренироваться в самоуважении и принятии себя такими, какие мы есть. Поверьте мне, среди аристократок полно девиц, с которыми я бы срать на одном поле не села, не то что в одном доме жить.

По рядам внимательно слушавших меня женщин пронёсся смешок. Они внимали мне как заворожённые. Бедняжки настолько привыкли считать себя даже не вторым, каким-то пятым сортом, что слова о любви к себе стали для них раздирающим душу откровением. У кого-то на глазах все же блестели слезы, но это были уже другие — не оскорбленной гордости, а благодарности.

Я в самом деле принимала их такими, какие они есть. Мадам дала мне приют, когда могла оставить на растерзание громилам. Хоть и собиралась потом заставить отработать — так это не она, это жизнь на левом берегу такая. У нее еще не худший бордель, я бы даже сказала, лучший.

Наслушалась за эти сутки от девочек всякого.

Не знаю уж, как бы я рассуждала, если бы пришлось и в самом деле обслуживать пятерых за ночь. Не пробовала, не могу ничего утверждать.

Но помочь девочкам выбраться из этой клоаки я должна хотя бы попытаться. Как говорится, не можешь остановить безобразие — возглавь его.

Мне категорически не нравился творящийся на левом берегу беспредел. Пока что я готова играть по их правилам, но свои собственные я уже начала продумывать.

Третий день в борделе начался нетрадиционно.

То есть само по себе пребывание в борделе для меня было в диковинку, и каждое утро я открывала для себя в этом мире что-то новое, чаще неприятное.

Но собственный некролог бил все рекорды дурных новостей.

По моей просьбе Лалика договорилась с разносчиками газет, и теперь каждое утро под входной дверью меня ждал сероватый листок левобережной «Тудей» и хрустящие, отбелённые, сложенные пополам три листа правобережной «Таймс» почти современного качества.

Самое забавное, я даже не удостоилась первой полосы в газете. Где-то на предпоследней странице мелким шрифтом давалась новость о несчастной принцессе, скончавшейся в глуши от неведомой хвори. Приводилась моя краткая биография, в которой не было ни слова о хромоте и скрюченной руке, зато много внимания уделялось моей набожности и религиозности. Ага, прямо вот в семь лет уже решила посвятить себя служению Всеединому.

Все это размещалось между объявлениями о продаже-сдаче в аренду комнат и сведениями о погоде на неделю.

И ведь люди верили!

Хоть газеты за завтраком читала только я, девочки уже были в курсе новости. Слухи разносятся быстрее печатного слова. Принцесса удостоилась сочувственного вздоха и комментария от Лалики в духе «отмучилась, бедняжка».