– Я тебя…

– Ты опять меня не слышишь, амир, – с сожалением в голосе повторил незнакомец. – А все почему? Потому что ты забыл про три завязанных шайтаном узелка. Иначе бы не валялся в кровати, а встретил рассвет с молитвою и с душой, переполненной радостью.

– Их здесь нет.

– Это плохо, – покачал головой незнакомец, и улыбка слетела с его лица. – Где они?

– К югу отсюда. У надежных людей.

– Жаль, что мы плохо поговорили. Очень… очень жаль. Можешь не провожать.

Гость встал и аккуратно подвинул стул к стене, украшенной богатым текинским ковром. На нем висело несколько старинных шашек и два кавказских кинжала, украшенных серебром. Он посмотрел на лежащего мужчину и сухо обронил:

– Мы ждем еще три дня. Потом – ты уж не обижайся, амир, – но умирать будешь долго и очень мучительно. Ты и все твои близкие. И похоронят тебя, паскуду, завернутым в грязную свиную шкуру. Как знал, что может пригодиться. Специально приготовил.

С этими словами незваный гость подхватил саквояж и открыл дверь…

Конец восьмидесятых годов

Западная Европа

Утреннее солнце дразнило. Оно предательски проскользнуло в щель между занавесками и осветило мою холостяцкую берлогу. Еще немного – и луч света доберется до подушки. Будильник, стоящий на прикроватной тумбочке, зашелестел шестеренками, собираясь выдать звонкую порцию звуков, но я успел хлопнуть его по большой медной кнопке. Когда-нибудь я его выброшу. Или отправлю в открытое окно. Или в стену. Со всего размаха. Этот большой будильник достался мне от предыдущего постояльца. Своим заполошным звоном он мог поднять и покойника. Думаю, что его прежний хозяин был счастлив, когда «забыл» это извращенное творение часовщиков.

– Доброе утро, маленькая моя… – Я не вижу лица, но чувствую, как изменилось дыхание моей проснувшейся подружки. Как у разбуженной кошки. Сейчас она что-нибудь нежно промурлычет, поцелует меня в шею и пойдет в ванную. И будет долго плескаться под душем, напевая смутно знакомую мне мелодию. Она поет ее каждый раз, когда ночует у меня, но я никак не могу вспомнить название этой песни.

– Боже, как мне не хочется вставать… – Она садится на кровати и потягивается. И все это с закрытыми глазами. Еще не проснулась.

В конце концов она показала мне свои хитрые зеленые глаза, посмотрела на часы и нехотя поднялась. Еще раз потянулась. У нее красивое тело, и она это знает. Она любит его демонстрировать. И знает, что мне это нравится.

Солнце скользнуло по ее загорелой коже, и Хельга довольно улыбнулась. Потом показала мне язык и ушла в душ. Мол, даже не думай приставать! Или наоборот – попробуй не приставать? Кто знает, что у женщин на уме… Подчас они и сами этого не понимают. Куда уж нам, грешным… Поэтому мне остается лишь проводить ее взглядом и довольно хмыкнуть. Нет, конечно, можно нарушить этот привычный ритуал и присоединиться к ней. Поначалу она будет возмущаться. До первого поцелуя. В ложбинку, между лопаток. Потом… Эх, дьявольщина… В итоге из душа мы опять переберемся в постель, и я опоздаю на дежурство. Сегодня это нежелательно.

Пока она умывается, я иду на кухню. Точнее – закуток, который так называется. Делаю кофе. При всех достоинствах моей светловолосой подружки, варить кофе она не умеет. Потом мы меняемся местами. Я иду в душ, а она хлопает дверцами холодильника и готовит мне завтрак. Просто семейная идиллия, а не утро…

– Спасибо. – Я целую ее в шею и получаю шлепок по пальцам.

– Даже не думай!

– Как бы не так, – бурчу я и провожу руками по ее бедрам.

Хельга пытается возмущаться и перебирается на другой конец стола. Подальше от моих рук. Правда, смотреть на нее никто не запрещает, и я с большим удовольствием рассматриваю ее стройные ножки, обтянутые темными чулками со стрелкой. Строгая черная юбка, белая блузка и деловой пиджачок. Черт побери! Прав был старик Сесиль Сен-Лоран: «Женщина без чулок, как роза без запаха. Что же тогда сказать о женщине, которая носит чулки со швом? Ничего, так как слов будет недостаточно!»