– Как видно, твоя матушка куда благоразумнее моей, – заметил тот, откусив кусочек.

Еще один колокол.

– Кстати, меня зовут Джайлз Баррингтон. А тебя?

– Клифтон. Гарри Клифтон.

Гарри долго не мог заснуть, и не только из-за непривычно удобной кровати. Не давала покоя мысль: а вдруг Джайлз приходится родственником одному из трех людей, знавших правду о том, как умер его отец? И если так, то слеплен он из одного теста с отцом или с дедом?

Внезапно Гарри почувствовал себя невыразимо одиноко. Он открутил колпачок от тюбика зубной пасты, отданного ему Баррингтоном, и принялся сосать его, пока не уснул.

Когда уже знакомый колокол прозвонил следующим утром в половине седьмого, Гарри медленно, ощущая дурноту, выбрался из постели. Следом за Дикинсом он отправился в умывальную, где обнаружил Джайлза, пробовавшего воду.

– Как по-вашему, здесь вообще слышали о горячей воде? – спросил тот.

Только Гарри собрался ответить, как их окликнул староста.

– Никаких разговоров в умывальной! – рявкнул он.

– Он хуже прусского генерала, – заметил Баррингтон, щелкнув каблуками.

Гарри прыснул.

– Кто это был? – спросил Фишер, мрачно воззрившись на двух мальчишек.

– Я, – без промедления ответил Гарри.

– Имя?

– Клифтон.

– Только открой еще раз рот, Клифтон, и получишь горячих.

Гарри понятия не имел, что значит «горячие», но подозревал, что приятного в этом мало. Почистив зубы, он поспешно вернулся в спальню и переоделся, не проронив больше ни звука. Закончив возиться с галстуком – еще одна проблема, дававшаяся ему с трудом, – он нагнал Баррингтона и Дикинса, спускавшихся по лестнице в столовую.

Никто не произнес ни слова, поскольку они не были уверены, разрешалось ли им разговаривать на лестнице. Когда они рассаживались перед завтраком в столовой, Гарри втиснулся между двумя новыми друзьями и принялся наблюдать, как расставляют тарелки с овсянкой перед каждым мальчиком. Он с облегчением обнаружил, что перед ним лежит всего одна ложка, так что на этот раз ошибиться ему не светит.

Гарри проглотил кашу так быстро, как будто опасался, что появится дядя Стэн и выхватит у него еду. Закончил он первым и, не думая ни секунды, положил на стол ложку, взял тарелку и принялся ее вылизывать. Несколько других ребят уставились на него с недоверием, кто-то показывал пальцем, другие давились смехом. Он залился ярко-малиновым румянцем и поставил посуду. И расплакался бы, не возьми Баррингтон собственную тарелку и не примись вылизывать ее тоже.

Преподобный Сэмюэл Оукшотт, магистр искусств Оксфордского университета, стоял, широко расставив ноги, посреди сцены. Он благожелательно взирал сверху вниз на свою паству – похоже, именно так директор школы Святого Беды воспринимал учеников.

Гарри, сидевший в первом ряду, во все глаза разглядывал возвышавшуюся над ним пугающую фигуру. Доктор Оукшотт ростом был заметно выше шести футов, с густой седеющей шевелюрой и длинными кустистыми бакенбардами, из-за которых он выглядел еще более устрашающим. Его темно-синие глаза пронизывали насквозь; казалось, он вообще никогда не моргает, а сетка морщин на лбу намекала на великую мудрость. Перед тем как обратиться к мальчикам, он прокашлялся.

– Собратья бедийцы, – начал он. – И снова мы собрались все вместе с началом нового учебного года, без сомнения готовые встретить любые испытания, которые нас ожидают. Обращаюсь к старшим мальчикам. – Он сосредоточил внимание на задних рядах. – Вы не должны терять ни мгновения, если рассчитываете на место в выбранной вами школе. Но никогда не довольствуйтесь вторыми местами. Для средних классов, – он перевел взгляд на середину зала, – настало время определить, кому какие вершины предстоит взять. Когда вы вернетесь сюда в следующем году, станете ли вы старостой или капитаном спортивной команды? Или будете просто значиться в числе участников?