— Что ж ты делаешь? — спросил я, стискивая тонкую талию ладонями.
— Кто? Я? — спросила девчонка и смотрела приоткрыв ротик.
Ах, гореть мне в аду! Ну или во времянке на поле, когда Пупков прознает..., склонил голову и поцеловал заразу. Сразу по-взрослому.
Сладкая. Вкусная.
Кабзда мне…
— Эгегей! — залихватски прикрикнул Петрович, а после и свистнул пару раз. — Давай-давай, Вася!
— Я те ща дам, — процедил я зло, отрываясь от блондинистой. А взгляд у нее поплывший, дыхание частит, приятно прям, мужик во мне загордился собой. — Кажется нам пора, мы уже отличились. Поехали.
Она краснеет еще гуще. Ну, нет. Каждый поедет к себе домой, у меня еще есть мозги.
— Я только помаду поправлю. И ты, — показывает пальчиком на меня, — сотри. — прощебетала и, забыв о боли, побежала к туалету.
Я беру салфетку с ближайшего стола, тру губы. Бесполезно, мелкие розовые блестки как въелись в кожу. Комкаю бумажку, беру следующую. Музыка наконец закончилась, а в зале гробовая тишина. Неужели, это мы так шокировали присутствующих? Осматриваюсь непонимающе, ищу помощи у Петровича, а он сигнализирует, мол, обернись.
Что там? Суда по его лицу Годзилла вышла из местных вод.
— Хм, — слышу знакомое хмыканье за спиной, — вот значит, как ты ждешь любимую жену, Васенька.
— Жену, — в царящей тишине шёпот Алисы прозвучал для меня подобно раскату грома.
Ну что ж… я почти угадал...
Годзилла не только вышла на сушу, но и начала все разрушать. Снова.