И в любовники он пошел отнюдь не по принуждению.

…но людям того знать не надобно.

И Лизавета выбрала еще один снимок. Почти приличный, этот, пожалуй, и пропустят. А задница… задница пусть будет, на случай, так сказать, суда, про который ее клиенты кричать горазды.

Да и вообще…

…пригодится.

Она вздохнула, отложила перо. Перечитала статейку, которая получилась весьма неплохой, хотя Соломон Вихстахович вновь ворчать станет, что эмоциональности маловато и все поправит. Но… то уже его заботы. Лизавета же сыпанула на бумагу пером и, дождавшись, когда чернила высохнут, сложила их в обыкновенный почтовый конверт.

Его убрала в сумку.

Вот так… до встречи с главным редактором и владельцем премерзкой с точки зрения людей приличных газетенки «Сплетникъ» оставалось два часа.

Она все успела.

И это хорошо… Лизавета закрыла глаза: в ее списке осталось лишь два имени. А потом… она не слишком представляла, что делать дальше, но не сомневалась: что-нибудь да придумает.

Соломон Вихстахович был человеком опытным. Батюшка его, переживший три погрома и одну революцию, частенько повторял:

- Тише живешь, дольше проживешь…

И во всем следовал собственной заповеди, которая, правда, не спасла, когда охочая до крови толпа добралась до кривобокого домишки, где обретался уездный целитель с семейством.

…матушка, чудом уцелевшая, прожила недолго. А оставшись один, Соломон принял непростое решение. Он продал родительский дом, за смешную, к слову, сумму, ибо в городке их понимали положение, в котором оказался шестнадцатилетний юноша, и пользовались оным беззастенчиво. Соломон отправился в столицу, где и начал новую, весьма и весьма насыщенную жизнь. Случилось побывать ему и полотером, и в лакеях походить, правда, недолго, ибо сия роль оказалась куда тяжелее, нежели Моня представлял. Как бы то ни было, однако лихая судьба привела его в некую газетенку, где сперва он исполнял черную работу, а после…

…и ложь, чистой воды ложь, что единственную дочь владельца газеты он соблазнил. Нашлись и до него желавшие получить наследство коротким путем, а Монечка… Монечке, может, приглянулась дебеловатая и тихая девица.

Она была пуглива и, обожженная первой неудачной любовью, скромна.

А что еще надобно?

Отцовское благословение? Обошлись и без него. Пару лет, конечно, пришлось тяженько, но Софочка безропотно сносила невзгоды, а Моня… он старался.

Уже за двоих.

А там и за троих. Он с легкостью сменил работу и, имея за плечами хорошее домашнее образования, но не имея такой ненужности, как совесть с приличиями, пошел по газетной стезе. Глаз у него был наметан, нюх остер, а чувство момента, как и другое, более важное – осторожность – присутствовали в полной мере. Писал он, само собою, под псевдонимом, ибо понимал, что не всякому его статейки придутся по нраву, и успел прогреметь по всей столице, пока папенька Софочки спохватился и потребовал предъявить ему блудную дочь с внуком вместе.

Внука он благословил.

На Монечку плюнул, обозвав прохиндеем, но простил, да… и к делу приставил. И после, годиков этак через пять, убедившись, что Монечка не собирается кровиночку обижать, но напротив, души в ней не чает, с легким сердцем переписал газетенку на зятя.

- Никогда-то этого дела не любил, - признался он, будучи слегка нетрезв по случаю рождения на свет долгожданной внучки. – Да вот пришлось возиться… ничего, тепериче заживем… ты от смотри только, в политику не лезь. Уж больно дело грязное.

Грязное, тут Монечка был всецело согласен. И куда грязнее всех адюльтеров с прочими мелкими грешками, которые в верхах случались на репортерское счастье регулярно.