Теперь он среди галицаев носит звание «керивник», командует чем-то вроде исламского корпуса. А сюда приехал, чтобы покрасоваться на трибуне и парад принять вместе с евротолерантным комиссаром и местной бандеровской мразью. И напрасно приехал…

Так… До трибуны триста тридцать метров, плюс– минус метр – это пробили заранее, лазерным дальномером. Снижение траектории для «Экстры» будет около ста двадцати сантиметров, это примерно две трети человеческого роста, чуть больше. Ветра нет – и за то спасибо. Может гулять между деревьями, но на пулю винтовочного патрона на такой дистанции такой ветерок не повлияет. На крайний случай – можно будет повторить – винтовка самозарядная…

Ну, что, сынку? Помогли тебе твои ляхи…

Палец дожал спуск…

Тридцатое число на Украине официальный праздник. День героев.

Двести подростков, от роду пятнадцати лет – старший возраст «дороста» – подростковой организации «УНА-УНСО», существовавшей еще в сороковые годы прошлого века. Сегодня – их принимали в войсковую организацию «УНА-УНСО»…

Их новый проводник[2] Роман Шлях – фамилия была явно вымышленной – толкал зажигательную речь. Микрофоны захлебывались, хрипели…

– …Вы должны помнить, что наш главный враг был, есть и будет Москва! Пока стоит Москва, пока в Кремле заседают вороги – не будет покоя никому! Ни украинцам, ни кавказцам, ни прибалтам, ни белорусам!

Сам Берзаев в это время с важным видом стоял на трибуне и героически старался не зевнуть. Прошлой ночью они разместились в какой-то «гостювальне», как тут говорят, – Берзаев так и не выучил ублюдочный, по его мнению, местный язык, общаясь на хорошо известном всем русском, – и ему, как дорогому гостю, подарили клевую местную дивчину. С ней он вымотался изрядно – полтинник уже стуканул, не мальчик – и мог бы вообще не идти на парад. Но Берзаев пошел. Во-первых, он обещал, что пойдет, и не местным, а кое-кому покруче в Киеве, ему надо было оценить местную обстановку. Во-вторых, как и все кавказцы, Берзаев обожал показуху и никогда бы не отказался стоять на трибуне, даже если это был бы, к примеру, съезд животноводов.

– …Москва никогда не смирится с нашей волей! Вы должны помнить, что воля добывается только кровью! Так восстаньте! Порвите кандалы! Окропите святую украинскую землю лютою вражьей кровью! Вражьей! Не своею!

Что-то хлестко щелкнуло… такой звук издает попавший в стекло, но не разбивший его камешек – и Берзаев начал тяжело наваливаться на борт грузовика, обильно кропя знамя кровью.

Еще щелчок, почти без промежутка с первым – и выступающий с трибуны проводник начал падать назад, инстинктивно поднимая руки к горлу в последнем осознанном движении, как это сделал президент Кеннеди в тот злополучный день в Далласе.

– Стреляют!

Андрий Брыш, керивник «штурмового пидроздила», уже падал назад, он не раз слышал то, что слышал сейчас, и знал, что в таком случае надо не прыгать, а падать, это быстрее. Падая назад, он почувствовал, как пуля прошла совсем рядом, и обостренным слухом услышал, как она ударила в кирпичную кладку – до того как сам тяжело грохнулся об асфальт за грузовиком, да так, что искры из глаз.

Еще кто-то упал рядом – тяжело, как мешок, живые так не падают. Взревел мотор тяжелого «КрАЗа», это привело его в чувство, если водила запаниковал, то он запросто раздавит колесами их всех.

Он перевернулся – как кот через спину – и встал. Мельком заметил мертвые, как у снулой рыбы, глаза комиссара – его они знали как Бориса и знали только то, что никакой он не Борис. С ними он был уже больше двух недель, все время вынюхивал, снимал на камеру и брал координаты по GPS. Прогнать они его не могли – приказ сверху.