Кнуров опять вздохнул. Отрочество, для которого придумано умное, но дурацкое слово «пубертатный период», баламутит гормоны так, что линия жизни скачет дикими зигзагами – то вдруг плакать хочется из-за совершеннейшего пустяка, то обида горло перехватывает, то смех глупый не отпускает. И еще снятся сны…

На днях Роману приснилась Наташа – девушка стояла на берегу речки, и смеялась. Солнце засвечивало ее «шатенистые» волосы, и те сияли золотыми нитями. Наташа была босиком, в одной майке – и пупок видать, и округлые бёдра, и две складочки, так красиво, так маняще сходившиеся к маленькой розовой щелочке…

Кнуров тогда проснулся, чувствуя сильное напряжение в промежности. Облизал сухие губы, унял расходившееся сердце. Заснул уже под утро. А днем случилось чудо – Наташа его поцеловала.

Он с друзьями помогал перетаскивать стеллажи для нового нейрокомпьютера, и как-то так получилось, что Мальцева осталась с ним наедине. Рядом.

Возникла томительная пауза, весь мир отдалился на край Вселенной, пространство стало пустым и гулким, а наташины глаза – вот, близко-близко, распахнутые, будто для него одного…

«Она прочла мои мысли!» – испугался Кнуров. Великий Космос! Что Мальцева о нем подумает?..

Долгую-предолгую секунду Роман ощущал на своем лице девичье дыхание, мягкое тепло (он сразу вспомнил маму в свой самый первый день рождения), и некие незримые токи, пульсировавшие между ним и Наташей, а потом длинные ресницы напротив затрепетали и опустились.

Наташины губы – мягонькие, нежненькие, – коснулись уголка его рта, шевельнулись, будто пытаясь сказать нечто запретное, невыразимое словами – и медленно отстранились.

В это время одноклассники вернулись, разрушая сказку.

Галактика, Земля, школа снова распростерлись вокруг, а Романа, потрясенного и зачарованного, переполнило блаженство.

Это стало заметно Наташе, и девушка тихонько засмеялась – ласково, смущенно, торжествующе – и словно обещающе…

А он забыл фитомодуль!

Прозвенел звонок, и Рома первым покинул класс.

Он выбежал из школы и помчался по широкой песчаной дорожке, которую старательно подметали приготовишки – малышня весело гомонила, орудуя метелками и грабельками.

Те, кто постарше, распиливали старое дерево под чутким руководством Пал Степаныча, учителя труда.

У ворот парка Кнуров-младший притормозил, подумал – и нырнул в пышные кусты сирени. Цветки еще не распустились, но уже набухли, соча нежный аромат.

За этими пахучими зарослями прятался сектор ограды с дефектом – в парковой решетке имелась брешь.

Можно было пролезть на ту сторону – и прошмыгнуть на Окружную под прикрытием кленовой рощицы.

Конспирация выглядела постыдной, она сильно задевала самолюбие Кнурова, но достойного выхода из ситуации выпускник найти не мог.

А все дело было в том, что полгода назад по соседству с коттеджами на Окружной, сразу за кольцевым сквером, выстроили большой сотовый дом, куда переехало много неработающих «пролов» – сонных маслянистых дядек и тётек, выведенных с производства. Они ничем не занимались, «просто жили», получая свой «безусловный базовый доход» и «гарантированный минимум благ». Выстаивали очереди, чтоб натащить в дом бесплатного барахла, пили, гуляли – и завидовали работникам.

Мы-де в модульных каморках ютимся, квазибиотическими котлетками питаемся, а эти баре в особняках гужуются, натуральных рябчиков с ананасами трескают! Про то, что работники вкалывают и за все платят, жители «сотика» забывали…

Неприязнь взрослых «пролов» к «трудникам» не распространялась дальше разговоров под пивко, а вот их дети пакостничали, как могли – перебрасывали на газоны у коттеджей дохлых крыс, рисовали на заборах серп и молот, да всякие прочие откровения. Могли их нацарапать и на кузове легковушки, оставленной вне двора.