Ой, ну надо же какая деликатность с ее стороны невиданная! Обычно она впрямую говорит какой рукожопой безолаберной неорганизованной лузершей меня считает.

– Например что, мам?

– Эммм… Скажем, когда ты воспринимаешь всерьез отношения, которые такими не являются, с человеком, который тебе совершенно не подходит.

– Так и есть. Я столько лет всерьез воспринимала отношения с человеком, который мне вообще не подходил, – и я не церемонясь указала на Чазова, подражая при этом тону родительницы. – Но мы расстались, и тебе не о чем больше беспокоиться, мам.

– София!

– Да, мам?

– Я пытаюсь тебе растолковать, что быть неудачницей это ещё не конец жизни, с некоторыми бывает. И обманчиво влюбиться на фоне краха долгих отношений в какого-то недостойного типа – это случается, хоть и сильно роняет тебя в глазах окружающих. И моих, само собой. – О, да неужели? Есть ещё куда урониться? Вот уж не знала. – Но не стоит завязать в подобном болоте, тем более, когда твои близкие готовы помочь тебе выбраться из него, да и все совсем не безнадежно в смысле тех самых отношений.

– Спасибо, конечно, за твою готовность помочь, мама, но я себя ни в каком болоте не ощущаю. У меня все хорошо, я свое уже отстрадала.

– Я говорил, – снова вякнул от двери Павел, добавив в голос надрыва. Вот же, сволочь!

– Хорошо?! – мигом потеряв самообладание почти взвизгнула родительница. С терпением у нее всегда было туго. – Ты лицо свое видела?

– Видела. Скоро заживёт. В чем трагедия?

– Не видишь трагедии в побоях? Да ещё от какого-то… убогого мастера… что он там ремонтирует?

– А, то есть от какого-нибудь олигарха или высокопоставленного чунуши получить по лицу норм, а от какого-то плотника – стрёмно? – не сдержалась я, взбесив родительницу ещё больше. – А я вот считаю, что без разницы, хотя у меня, конечно, прецедентов не было.

– Господи, Пашенька прав, все зашло так далеко, что нам понадобится помощь психолога. Этот мерзавец не только избивает тебя, но и совершенно подавил морально! Зомбировал совершенно! Ты его готова покрывать.

– Психолога? – фыркнула я, теряя терпение и выдергивая свою конечность из захвата родительницы. – А чего сразу уже не психиатра-то? Пашенька же меня в чокнутые жертвы насилия зачислил? В зомби прям, да? Ну так подойди ближе, я твои мозги сожру.

– Не утрируй и не ерничай, Софи, – отозвался Чазов.

– Он просто очень переживает, как и я, – тут же поддакнула мама.

– Да о чем вы можете переживать? Никто меня не избивал! Я работаю с животными, а это чревато иногда травмами! Меня толкнули, я упала и ударилась. Все на этом! Нет у меня никакого мерзавца парня, что руки распускает. Нет!

За то, что привираю, я угрызений совести не испытывала. Если бы Чазов не торчал тут, развесив уши, я бы сказала, что у меня вообще никакого парня нет. Но фиг ему, а не подобные разведданные. Да и, по большому счету, маме плевать же, что я там скажу, она всегда на своей волне и со своим исключительно твердым мнением обо всем. И, как известно, есть только два мнения – ее и неправильное.

– Упала и ударилась. Ну конечно, – язвительно-горько капнул на нервы Павел. – Раз, другой, а потом хоронить тебя будем в закрытом гробу.

Вот же достал!

– Да кончай ты лезть не в свое дело, Чазов! Я же сказала, чтобы ты свалил и не возвращался! А ты что за цирк устроил? Мать мою всполошил на пустом месте и сюда притащил. Случайно ещё всех общих знакомых не оповестил о моем бедственном положении и не призвал спасти от жестокого несуществующего абьюзера? – бывший промолчал, но я и так все поняла. И тут же телефон в кармане задёргался от вибрации. Выдернула и глянула на экран. Сестра. – Да серьезно что ли? Ты совсем рехнулся? Какого хрена ты припёрся и начал мне жизнь опять собой засирать?