Как только солдаты оказались у воды, они бросились купаться.
Лёня скинул одежду, спустился в воду. Огляделся. Присел и стал перебираться по отмели к кустам ракиты у другого берега. Провалился в яму. Выплыл и опять продолжил пробираться к берегу. А достигнув его, пустился наутёк.
Фельдфебель, зорко следивший за Кудряевым, крикнул:
– Догнать дезертира!
Тотчас за Лёней погнались солдаты. Они настигли его и подвели к офицеру.
– Ну что, сынок, набегался? Жизнь не малина, а служба не мёд! В сарай! На сутки!
Лёнчика отвели в полутёмный сарай со щелями, через которые пробивался ещё яркий летний закатный свет. Лёнчик плюхнулся на охапку соломы. Покрутился. Сквозь щели разглядел за дверью часового, от которого тянуло табачным дымком.
– Эй, солдат, оставь покурить.
– Не положено, – отозвался часовой.
– Ну дай хоть раз затянуться.
– Не положено.
– Да что ты заладил «не положено, не положено». Никто же не увидит. А я тебе зажигалку дам.
– Какую ещё зажигалку?
– А вот, на, держи, – Кудряев просунул в щель зажигалку.
Солдат взял зажигалку, повертел её в руке и нажал на кнопку. Вспыхнуло пламя. Солдат от неожиданности уронил зажигалку.
– Эвон кака примузия! Огниво! Ладно, на-ка, держи, только ты там поостерегись, это же склад с порохом, – и солдат просунул Лёнчику окурок.
– Ладно, не дрейфь, разберёмся, не маленькие.
Лёня опять развалился на соломе, докурил самокрутку и ловким щелчком среднего и большого пальца швырнул окурок в дальний угол сарая, откуда тотчас потянуло дымом и раздался мощный взрыв. Сарай взлетел на воздух. А когда дым рассеялся, Лёнчик ощутил себя спящим в постели. В глаза ему бил яркий утренний свет. Лёнчик повернулся с боку на бок. Но едва он успел с наслаждением вновь зажмурить глаза, как прозвучала команда:
– Рота, подъём! Выходи на зарядку.
Солдаты вскочили с коек и принялись одеваться. Только тут Кудряев увидел, что он в современной казарме. Кое-как он успел натянуть армейские штаны и надеть сапоги. Самым последним он встал в строй.
– Та-а-ак, опять Кудряев не успевает. Не хватает ему времени. Рота, отбой! Сорок пять секунд на отбой!
Солдаты вновь рванулись к постелям. Но едва успев залезть под одеяло, Лёнчик опять услыхал:
– Рота, подъём! Выходи на построение. Форма одежды – голый торс. Становись! Равняйсь! Смирно! Направо! Бегом марш!
Рота побежала вокруг плаца. Лёнчик незаметно отстал и, забежав за кустик, упал на траву и тотчас уснул. Сколько ему удалось проспать, он не понял, так как очнулся от лёгкого пинка под зад и дружного хохота над собой. Вокруг стояла вся рота уже одетых по полной форме солдат.
– Подъём, боец! – скомандовал сержант. – Фамилия!
– Рядовой Кудряев, – пролепетал в ответ Лёнчик.
– Нет, ещё не рядовой. Пока что ты балбес и охламон! Повтори!
– Я балбес и охламон!
– Громче! – приказал сержант.
– Я балбес и охламон!!
– Ещё громче!
– Я балбес и охламон!!!
Лёнчик очнулся от собственного крика. Огляделся и понял, что лежит на больничной койке, опутанный трубочками. Увидел свою мать.
– Ой! Лёнечка. Радость моя. Очнулся? Открывай ротик. Будем кушать кашку, – она зачерпнула из миски манку и поднесла ложку к его рту. – Давай кушай. Ложечку за маму. Ложечку за бабушку Олю. Ложечку за тётю Валю. Ложечку за тётю Галю. Скоро наш Лёня будет здоров. Он выйдет из больницы. Он пойдёт в другую школу. Он вырастет и станет большим-пребольшим командиром. И всех накажет, кто устроил пожар в классе. Наш Лёня самый, самый лучший.
Отчизны сын
В стрелковой роте его считали странным, а во взводе и вовсе долго называли блаженным, до того дня, когда политрук под видом своего дня рождения налил ему стакан водки. Миронов был после наряда и очень скоро уснул прямо за столом. Политрук обшарил его карманы и вещмешок. Нашёл записную книжку. В ней – короткое стихотворение: