– Значит, развод, – изображая на лице грустную задумчивость, констатировала Соня Чехова. – Я думаю, сегодняшняя передача потрясла и шокировала многих наших телезрителей. Могу себе представить, какая буря разразится завтра в газетах. Позвольте вас спросить, Дина, что помогло вам пойти на такой решительный шаг?

– Мне помог решиться мой друг, – спокойно ответила Дина.

– Друг? – Бойкие глазки ведущей заблестели еще ярче. – Можно узнать – кто он?

– Мне бы не хотелось называть его имя, – сказала Дина.

– Почему?

– Я не знаю, понравится ли это ему.

– Что ж, пусть имя вашего друга останется тайной для наших зрителей. И все же я не могу удержаться, чтобы не задать вам еще один вопрос. Друг, о котором вы сказали… он тоже работает в шоу-бизнесе?

– Да. Он музыкант.

– Дина, – произнесла ведущая и посмотрела прямо в камеру, – возможно, ваш муж сейчас смотрит эту передачу. Как вы думаете, что он сделает, услышав ваши слова? Как он отреагирует на ваши признания?

Дина посмотрела в камеру.

– Я думаю, он сейчас лезет на стенку от ярости, – тихо проговорила она.

Алюминиевая банка с хрустом сломалась в пятерне Руслана Шуравина. Он размахнулся и с силой швырнул смятую банку в экран телевизора.

– С-сука, – процедил он сквозь плотно сжатые зубы и прищурился на экран. – Я тебе покажу «стенку».

– Жизнь с этим человеком была настоящим адом, – говорила Дина с экрана телевизора. – И я рада, что все это кончилось.

Злобный, хриплый рык, вылетевший из гортани Шуравина, прозвучал еще более зловеще из-за сгустившейся за окном тьмы.

– Ты еще узнаешь, что такое ад, малышка, – прорычал он. – Я тебе покажу настоящий ад!

Руслан Маратович выключил телевизор и снова впал в мрачную задумчивость. Сидя в кресле, он вспоминал годы, прожитые с Диной, и в его душе росли обида, злоба и гнев. Пять лет. Пять чертовых лет эта стерва издевалась над ним. Их брак был похож на войну, но на какую-то странную войну. Войну, в которой все попытки Шуравина победить и подчинить противника наталкивались на стену такого неземного равнодушия и ленивой рассеянности, что отскакивали обратно, принося боль и страдание ему самому.

Шуравин всегда ощущал, что в жене есть какой-то стержень, который ему не согнуть и не сломать, как бы он ни кричал и ни размахивал кулаками. На самом деле, Дина никогда не покорялась ему. «Да», – говорили ее губы. «Нет», – говорили ее глаза.

Иногда ему хотелось выколоть эти глаза, выдавить их пальцами, чтобы они не смотрели на него так; и чем смиренней вела себя Дина, тем больше бесился Шуравин. Он любил и ненавидел ее. И только выпивка помогала расслабиться и погасить эти внезапные вспышки ярости и гнева.

Вспомнив о выпивке, Руслан Маратович поднялся с кресла и, чертыхаясь, кряхтя и кутаясь в теплый халат, побрел к мини-бару. Выбрал бутылочку коньяка, свинтил крышку и сделал большой глоток.

Выпив второй глоток, Шуравин почувствовал, как душу его объяла звериная ярость, и понял, что взорвется, если не выпустит эту ярость наружу. Он взял со стола мобильник и набрал номер своей бизнес-помощницы.

– Слушаю вас, Руслан Маратович, – услышал он в трубке спокойный, холодноватый голос Инги Александровны.

– Ты уже слышала про интервью моей женушки? – процедил Шуравин сквозь сжатые зубы.

– Да.

– Сможешь выяснить, где она сейчас?

– Разумеется.

– Сделай это побыстрее. А я пока оденусь.

Шуравин отключил связь, швырнул телефон на стол и пошел переодеваться.

Дина и Иван стояли в полутемном коридоре и смотрели друг другу в глаза.

– Не знаю, правильно ли я поступаю, – тихо говорила Дина. – Наверно, я не должна была рассказывать обо всем этом в интервью. Но я ничего не могла с собой поделать.