Она не только вновь входила в свою роль Матери-Земли. Без сомнения, насколько она стремилась завладеть своим мужчиной, настолько же она хотела принадлежать ему, быть предельно любящей и понимающей, одновременно быть зависимой, несмотря на свою гордость. В отличие от прошлого она хотела зависеть от Грэхема так сильно, как и он зависел от нее. Она желала получить так же много, как и отдавала. Он был первый мужчина, которого она когда-либо удовлетворяла до такой степени. Она хотела заниматься любовью с ним, чтобы успокоить его, но она также хотела успокоиться и сама. У нее всегда были сильные, здоровые сексуальные партнеры, но Грэхем внес новое и острое ощущение в ее страсть.

Она принесла стакан с бренди в комнату, села рядом с ним на софу.

Какой-то момент он молчал, продолжая смотреть на огонь, потом спросил:

– Почему такой допрос? Какой он был после?

– Прайн?

– Кто же еще?

– Ты же смотрел его программы довольно часто. Ты знаешь, какой он.

– Но у него обычно были причины для своих атак. И у него были всегда доказательства того, о чем он говорит.

– Ну в конце концов ты заткнул его своими видениями десятого убийства.

– Они были настоящими, – произнес он.

– Я знаю.

– Это было так явственно… как будто я был прямо там.

– Кровавое убийство?

– Одно из самых жутких. Я видел… он вонзил нож ей прямо в горло и затем повернул его. – Он быстро отхлебнул бренди.

Она наклонилась к нему, поцеловала в щеку.

– Я не могу представить этого Мясника, – сказал он с беспокойством. – Мне никогда не было так трудно воссоздать образ убийцы.

– Ты определил его имя?

– Возможно. Дуайт… Но я не совсем уверен.

– Ты дал полиции довольно полное его описание.

– Но я не могу получить еще больше сведений о нем, – сказал он. – Когда видения начинаются, я пытаюсь сконцентрироваться на образе этого человека, этого Мясника. Но все, что я получаю, это волны… зла. Ни болезни, ни проявлений нездорового мозга. Только всеобъемлющее зло. Я не знаю, как объяснить это, но Мясник не сумасшедший в традиционном понимании. Он не убивает в маниакальном неистовстве.

– Он совершил девять зверских убийств женщин, – сказала Конни. – Десять, если ты считаешь и то, которое еще не обнаружили. Он отрезает им уши, пальцы. Иногда вырезает внутренности своих жертв. И ты говоришь, что он не сумасшедший?!

– Он не сумасшедший в том смысле, какой мы вкладываем в это слово. Ручаюсь головой.

– Может, ты не чувствуешь нездоровые проявления его мозга, потому что он не знает, что болен. Амнезия…

– Нет. Не амнезия. Не шизофрения. Он прекрасно отдает себе отчет в убийствах. Он не Джекиль и не Хайд[1]. Держу пари, что он пройдет любые психиатрические обследования и тесты с прекрасным результатом. Это трудно объяснить, но у меня такое чувство, что если он и сумасшедший, то это какой-то новый тип сумасшедшего. Мне еще не встречалось ничего подобного. Я думаю… черт возьми, я знаю, что он нисколько не волнуется, когда убивает этих женщин. Он просто методичен.

– Ты меня совсем запугал.

– Тебя? У меня такое чувство, словно я побывал в его шкуре, и это мне страшно.

Уголек треснул в камине.

Она взяла его за руку:

– Давай не будем говорить о Прайне или убийствах.

– Как я могу не говорить о них после сегодняшнего вечера?

– Ты прекрасно смотрелся на экране, – сказала она, стараясь отвлечь его от этой темы.

– Да уж, прекрасно. Покрытый потом, бледный и трясущийся.

– Не во время видений, перед ними. Ты очень подходишь для телевидения, даже для кино. Тип мужчины-лидера.

Грэхем Харрис был красив. Густые светло-русые волосы. Голубые глаза. Волевые черты лица. Жесткая кожа с резко прочерченными морщинами, которые оставили долгие годы странствий. Невысокий, худощавый и крепкий. Ему было тридцать восемь, но у него еще проглядывали мальчишеские черты.