Следующие пару минут он смотрел не на меня, а на солнце, которое успело опуститься ниже, пустив по воде красные блики – тоже своего рода магия. Наконец прозвучало:

– Ева, ты помнишь хоть что-нибудь о своих родителях?

Внезапный и дурацкий вопрос.

Захотелось отмахнуться, только в памяти действительно вспыли воспоминания. Правда не те, которыми интересовался Алентор – я подумала о “других” родителях. О тех, что потеряли меня в ту ужасную, наполненную визгом тормозов и болью ночь.

Но сейчас это было неуместно. Кое-как сглотнув ком, который встал в горле, я отмела мысли о прошлой жизни и ответила по существу:

– Как я могу помнить, ваша милость? Я была младенцем, когда меня отдали в приют. – На этих словах сердце пронзило болью. Стало дико жаль и себя нынешнюю, и всех покинутых родителями сирот.

Никто и никогда не должен отказываться от своих детей. Это недопустимо. Понимаю, что ситуации бывают разные, но…

– Ясно, – перебивая внутренние терзания, сказал Алентор. – Я так и думал.

Если так и думал, то зачем спрашивал? Впрочем, не суть.

Я не стала озвучивать своё недоумение, а Алентор вдруг заявил:

– Сейчас кое-что попробуем. Тебе будет неприятно, но это необходимо. Я обязан выяснить что и как произошло.

На вопросе о родителях взгляд Евы потух, и это оказалось неожиданно больно. Даже мелькнула мысль отступить, махнуть на всё рукой, но я не мог.

Уж слишком странно повела себя директриса Иллария – с появлением Евы в приюте точно связана какая-то тайна. Возможно не опасная, но я не люблю находиться в неведении. Я должен знать.

Второй момент был важнее – если чокнутая Данаралия права, и Ева действительно та, о чьём появлении она болтала, то рано или поздно Еве придётся познакомиться с представителями огненного народа. У сородичей возникнут вопросы, и мне категорически не хочется, чтобы расследованием занимался кто-то кроме меня.

Ну и последнее, личное – мне важно понять, кто она и откуда. Хочу. Для меня это важно.

Самой Еве подобная информация тоже может пригодиться, а раз так…

– В нашей памяти сохраняется абсолютно всё, – сказал я. – Воспоминания, особенно ранние, могут быть скрыты, вымещены другими, но они никуда не делись.

– Даже младенческие? – в голосе Евы прозвучало сомнение.

– Верно. До них можно достучаться, и это не очень сложно, если понимать как.

Тут взгляд монашки полыхнул огнём. Она напоминала человека, который что-то забыл, но отчаянно желает вспомнить.

Я порадовался:

– Твоё желание – это уже половина дела.

Девушка медленно кивнула.

– Закрой глаза и представь, что тебе один день от роду. Для начала попробуй пофантазировать на эту тему – как бы это могло быть?

Фантазия раскачивает память, помогает разуму настроиться. Это первично. Затем можно пойти глубже, нащупав пласт настоящих воспоминаний. Главное – хотеть.

Ева выполнила указание, но, когда её глаза закрылись, я застыл изваянием. Слишком красивая, слишком притягательная – внутри поднимался новый ураган. Только бури допускать нельзя, иначе сорвусь и ничего не получится. Ева – это тот случай, когда нужно держать себя в руках.

Я не просто смотрел – я любовался! В какой-то момент напрочь забыв о том, что нужно давать инструкции. А очнувшись, выдохнул:

– Теперь попробуй пройти вперёд. Представь, что тебе не один день, а месяц.

Выражение лица Евы и до этого было не самым спокойным, а теперь в нём проявилось напряжение.

– Что-то не так? – спросил я.

– Всё не так, – пробормотала адептка.

– В каком смысле?

– Я даже фантазировать на эту тему не могу!