Водочка, нарезки, соленые огурчики.

- По какому случаю поляна? – тяжело отрываю башку от кожаного дивана. Тру и без того мятую морду лица. Плохо еще соображаю. Лекарство подействовало, но башка до сих пор раскалывается. Но тяпнуть можно. И уже собираюсь пересесть к пацанам, как рядом раздается строгий голос.

- Вам нельзя спиртное. И пища сейчас должна быть легкоусвояемой, - нравоучительно выговаривает Надежда. Прям как учительница младших классов. Так бы и съел со всеми потрохами и напускной строгостью.

- Там на кухне ящик с детским питанием болтается, - довольно хмыкает Крепс. – Выбирай, брателла, кролик с брокколи, или цыпленок с кабачком?

- Бедные твои дети, Дима, - вздыхаю я. А Крепс, зараза, многозначительным взглядом обводит салон Гольфстрима и замечает весело. – Что это они бедные? Богатые! Маман им на десять поколений вперед наскирдовала.

- Кстати, - хмыкает Кирсанов. Мой старый товарищ и командир. И добавляет решительно. – Юля не любит, когда мы у нее на борту выпиваем. Давай, Дима, по третьей, не чокаясь. И сворачиваем поляну.

Во все глаза всматриваюсь в довольные рожи братьев по оружию. Сколько мы с ними прошли. Мокли под проливными дождями или изнывали от засухи в пустыне. Лишь недавно наши пути разбежались. Крепс женился на матери своего ребенка, которая по совместительству до сих пор является президентом небольшой нефтяной компании. Сначала сам перешел к ней работать. А потом и Кирсанова переманил, когда тому пенсия засветила.

Звали и меня. Но я отказался. Не смог бросить «Секиру». Там я хоть начальник. И никогда не позволю, чтобы мною баба командовала, хоть и Димкина жена.

Наверняка это мое решение сильно повлияло на наш развод с Галкой. Уже разводились. А она мне все выговаривала.

- Все люди, как люди…

- А у меня хрен на блюде, - огрызнулся я тогда. И ни разу не пожалел.

- А кто помер-то? – интересуюсь обалдело. Судя по довольным мордам потеря небольшая. Но тогда зачем поминать…

- Фунт преставился, - торжественно заявляет Кирсанов и, подняв глаза к потолку, обтянутому бежевой перфорированной кожей, истово крестится.

- Да ну? – усмехаюсь радостно. – Пришла беда откуда не ждали.

Пересев к столу, быстро сооружаю себе бутерброд. И поднимаю глаза на сидящую наискосок Надежду.

- Надь, ты ела? – спрашиваю, не обращая внимания на гордый профиль.

- Девушка отказалась, - тут же рапортует генерал.

- Мы предлагали, - на правах хозяина недовольно бухтит Крепс.

- Ну я понял, - киваю коротко. Сооружаю пару бутеров с бужениной. На тонкий ломтик батона намазываю масло и, накинув сверху пару кусочков янтарной семги, складываю нехитрый харч на тарелку. Наливаю стакан сока и на нетвердых ногах шагаю к Надежде.

- Держи, - выставляю на небольшой столик. – Чтобы все поела.

- А если я не хочу, - огрызается она.

- Врешь, - мотаю головой и возвращаюсь к товарищам.

- Как же произошла сия трагедия? – ржу в голос.

- У покойника был скверный характер, Слава, - с хитрым прищуром напоминает мне Кирсанов. И сам кайфует от каждого слова. – Вышел наш Хулифунт Падлович за калитку прогуляться. А там машина залетная неправильно припарковалась. Парнишка какой-то у соседского забора решил отлить. Фунт и возмутился. А пока лаялся и огрызался, не заметил мотоциклиста. Сбили насмерть. Санечка почти сразу вышла, а он уже окочурился.

- А дети?

- Не видели, - бодает воздух башкой генерал.

- Знаешь, где похоронили? – потянувшись за огурцом, ржет Крепс.

- На старом кладбище. Рядом с моим отцом, - жестко крякает Бек. Да еще пожимает плечами. Дескать, кто я такой, чтобы спорить с главнокомандующим. С женой то есть.