А главное – ни за что!

– Инструкция на рабочем столе, – бросает мне сухо и сбегает словно на пожар.

– Хорошо, – мой ответ рассыпается в воздухе.

– Что, Котова, с первым выговором тебя, – злорадствует довольная Лаврова, а я, глядя вслед Кудимову, вспоминаю слова бабули.

Может, всё-таки стоит распечатать Манифест об отмене крепостного права и повесить его в кабинете директора?

12. Глава 12

В смешанном чувстве от такой вселенской несправедливости делаю шаг в кабину лифта.

«Опаздываете, Софья Андреевна», – противным скрипом звучит в голове.

Кудимов, конечно, начальник, и ему всё простительно, даже забывчивость. Только вот я такой забывчивостью не страдаю. Как, впрочем, и все те, кто стал свидетелем этого неприятного замечания. Особенно Лаврова. Эта так точно никогда не забудет, ещё и напоминать будет при каждом удобном и неудобном случае.

Браво, Софья! Второй день в новой должности только начался, а в твоём послужном списке уже и замечание красуется. Первое за всё время, между прочим. И никого не волнует, что оно совершенно несправедливо.

Так и хочется зарычать на всех, а кое-кого и покусать, чтобы навсегда в памяти осталось.

– Что, Котова, оказывается, и ты у нас неидеальная, – продолжает давить Светка. – Это у Геннадьевны ты в любимчиках ходила, а как её не стало, так вся твоя профнепригодность наружу и полезла.

Ах ты ж, коза драная! Моя, значит, профнепригодность? А ты у нас на всё годная выходит?!

– Да, ладно? А не твою ли я задницу прикрывала от Геннадьевны, а? Или склерозом последние мозги отшибло? – Лаврова не Кудимов, с ней я церемонии разводить не собираюсь. – Хотя там и отшибать нечего, всё от перекиси пересохло. Скоро отчёт, – беру себя в руки, – вот как раз и покажешь свою профпригодность.

– Явно не тебе показывать буду! – Лаврова зеленеет на глазах.

– Нет, конечно. Я твой отчёт сразу Кудимову на стол положу. По большому «блату», так сказать. Ты ещё сердечки на нём нарисуй, как на своей анкете. Вдруг поможет.

– К этому времени ты там работать уже не будешь! – шипит Лаврова, широко раздувая ноздри. – С такими «успехами» ты и недели не продержишься.

Наконец, лифт останавливается на их этаже.

– Света, ты идёшь? – зовёт её Мария, стоявшая всё это время в стороне.

– Иду, – отмахивается бывшая коллега, которую я так часто зачем-то выручала.

– Вот и… иди, – выпроваживаю, сопровождая слова жестом. – Не задерживай. Мне-то на «Олимп», – бросаю, высоко подняв подбородок.

К моему огромному облегчению перекорёженною гримасу Лавровой отрезают от меня дверцы кабины. Весь мой пыл спадает, и я понуро опускаю плечи, вспоминая фразу Кудимова:

«Опаздываете, Софья Андреевна».

Я ни разу никуда ещё не опоздала, и уж тем более не сегодня!

Но мои возмущения остаются глубоко внутри. Лифт радушно открывает свои дверцы и выпускает меня из своего плена. Выхожу из кабины и натыкаюсь на Германа Алексеевича.

– О, Софи! А ты чего так рано? – вместо приветствия спрашивает начальник IT-отдела. – Тебе же на час дольше поспать разрешили.

– Как разрешили, так и забыли, – бурчу недовольно.

– Это как так?

– Мне уже высказали, что я опаздываю, – жалуюсь мужчине.

– Кудимов что ли? Не обращай на него внимания! Он всю ночь тут сидел, не помнит ничего, что сам говорил.

– Не пытайтесь отмазывать, Герман Алексеевич. Не поможет.

– Вот и правильно, Софья Андреевна, – смеётся Лукашов. – Нечего начальство баловать, оно и так разбалованное. А если серьёзно, то он хвалил тебя, что «вытащила его задницу». Это его слова, если что. Не мои! – ставит руки в защитном жесте.