Анти-Харон, дядь Женя, довезет, ему не жалко. А поэт, внимательно прислушивающийся к себе и ко времени, это сможет описать, все путешествие.
Всем говорить «здравствуйте», никого не забыть.
Второе место досталось Сергею Скуратовскому. Скуратовский – поэт лабиринта. Его смысл сложен иногда и темен, но это не пугливая темнота, не придуманная сложность – просто Скуратовский так слышит. А поэт – это и есть звук. Иногда этот звук нас пугает, иногда он еле нам слышен, иногда раздражает своей сложностью (то ли свист, то ли пульс, увеличенный динамиком). Лабиринт Скуратовского начинается «где-то здесь», где много крапивы и медуницы. Вход в этот лабиринт не найти в столичном грохоте, надо немного отъехать от шумных городов. Кстати, иногда и не понять, кто входит в тот заросший поэтической медуницей и силлабо-тонической крапивой начальный лабиринт: путник или сам Минотавр?
Ну и победитель этого конкурса. Степан Самарин. Он тоже внимателен к жизни (не к своим претензиям к жизни, а к самой жизни – ее ткани, ее мельканию, ее течению – это уже зависит от того, какая у тебя сейчас жизнь: солдатская, или река, или бабочка). Он достает ее, как черпает воду, ладонью. Долго рассматривает ее крылышки. Трогает ее сукно, ткань.
В последних строчках непонятно: обо всем его (просторе?) или это ошибка, и надо «обо всем ее незамечаемой воли». Но возможно, что так и надо: слова путаются, темнят, при всем этом оставаясь прозрачными. Прозрачные темные воды текста…
Было ли жюри субъективно при отборе победителей? Разумеется! Все мы вольно или невольно отдаем пальму первенства своим предпочтениям. Пыталось ли оно при этом подойти к предлагаемым творениям как можно более взвешенно и справедливо? Конечно! И в итоге, как мне кажется, все состоялось…
Что еще сказать? Спасибо «Лицею»! В добрый путь, «племя младое, незнакомое»!
Илья Бояшов,
председатель жюри премии «Лицей-2023»,
>Дмитрий Воденников,
член поэтического жюри
Первое место. Номинация проза
Владимир Хохлов
Заневский проспект
Фрагмент романа
Деду-ленинградцу,
памяти деда-москвича
Былое сбудется опять, а я все чаю в воскресение мертвых.
Пушкин
Я же у Гроба Господнего буду молиться о всех моих соотечественниках, не исключая из них ни единого; моя молитва будет так же бессильна и черства, если святая небесная милость не превратит ее в то, чем должна быть наша молитва.
Гоголь
Глава двадцать первая
Его руки пахли детским душистым мылом. Господи, подумала Катя, какое же это клише. Что-то такое из советской литературы, что-то драгунско-носовское, для детей, где доктор моет руки в углу кабинета под вытянутым в длинный вопросительный знак краном без сеточки – таких и не осталось уже, – и руки его пахнут детским душистым мылом. Потом он подходит к мальчику лет семи, надевает очки на обязательно доброе лицо и спрашивает: