Я демонстративно зевнул. Я хотел, чтобы он этим оскорбился и отстал от меня со своими преступными увещеваниями.

– Ну ладно, иди сдавай кровь, а потом в палату, – ободряюще сказал Санпалыч. – Но всё-таки подумай над тем, что я тебе сказал.

– Не буду я думать. Я без любви жить не собираюсь. Я всю жизнь, пока не познакомился с ней, и так жил, как… как в подвале… А мимо проносилась жизнь, где все всех любили, ценили и защищали. Но только не меня. И я привык к этому, и я думал, не надо мне ничего. Мне было смешно, когда я слышал, что любовь – главное в жизни. Но теперь-то я знаю, что так оно и есть. Так что моя жизнь теперь может быть только жизнью с любовью, и никак иначе. Блин, я несу какую-то сопливую ерунду… Но это правда.

– Может, ты и прав, – пожал плечами Санпалыч. – Пожалуй, мне тоже есть над чем подумать. Иди, иди, старина…

Перед тем, как занести ногу над лестницей, я оглянулся, чтобы удостовериться, что он задумчиво, как в кино, смотрит мне вслед. Но в коридоре было пусто.

Кирилл был всё время чем-то недоволен. Мы слишком шумели, не давали ему спать, наши разговоры были тупыми, цвет стен блевотным, еда – отвратительной.

Это, конечно, норма для наркомана. Трезвая жизнь кажется ему абсолютно безрадостной. Я это понимал. Меня он своим ворчанием не раздражал, а вот Джавада и Егора – ещё как.

Кириллу – двадцать четыре, системщиком он стал в семнадцать и, видимо, примерно тогда и получил ВИЧ. Он и сейчас бы торчал, но три года назад попал в тюрьму. ВИЧ на зоне быстро прогрессировал: Кирилл почти ослеп на один глаз, стал прихрамывать, ну, и, конечно, заразился туберкулезом. С ним-то сразу после отбывания срока он сюда и попал. Лечение ему выхлопотала его тётя, которая, в отличие от остальных родных, ещё верила, что Кириллу впереди светит что-то, кроме крышки гроба.

На старости лет у неё, как в анекдоте, было если не сорок, то десять кошек точно. И больше никого и ничего. Наверно, поэтому за спасение Кирилла она взялась с особым энтузиазмом. Но сам Кирилл спасаться не хотел. Он круглосуточно ныл, что как только он отсюда выйдет, то грабанёт тетушку, наскребёт тем самым на золотой укол и, наконец, сдохнет.

– Нахер с вичуганом жить? – сокрушался он. – Вот как ты живёшь всю жизнь, не понимаю? Не, я пока торчал, мне нормально было, ну, то есть я не думал о нем. Что есть этот вирус, что нет… Но трезвым это же просто невозможно…

– Что невозможно? – интересуюсь, хотя ответ предполагаю.

– Посмотри на меня. На кого я похож? Я смерти боюсь. Каждый день думаю про этот чертов СПИД…

– То есть как колоться ссаным баяном – так смерть не страшна, а когда от тебя требуется-то всего лишь по времени пить таблетки и трахаться в резинке – сразу смерть на горизонте виднеется? Так, что ли?.. – в своем обычном издевательском тоне спрашиваю я.

Представляю, как зашипела на меня бы сейчас Арина. Наркоманов она очень жалела и говорила, что правильно называть их “ПИНами” (потребителями инъекционных наркотиков). Это чтоб не обидеть.

– Ты просто толком и не жил трезвым. В детстве только. И на зоне. Я бы на твоём месте тоже не знал, как жить… Тут не в вирусе дело… – продолжаю я.

– И что мне делать? – спрашивает Кирилл и смотрит на меня, как щенок, которому прищемили хвост.

– А я откуда знаю?! К “Анонимным наркоманам” сходи, тетка тебя всё тянет туда…

Кирилл энергично мотает головой:

– Не, у них там духовность всё какая-то. Верить во что-то надо. Херня это всё…

– Тогда ваши предложения, друзья, – иронически обращаюсь к остальным обитателям палаты. – Как будем спасать Кирюшу?..