Много позже она не раз задумывалась, чего он хотел? Чтобы дочь стала художницей, писательницей, поэтессой? К чему маленьким девочкам такие полновесные дары? Великолепие и солидность подарка пугала, а чистые листы были столь идеальны, что вселяли ужас. Священный трепет и страх, что любой штрих осквернит первозданную красоту. Но вместе с тем нарастал огромный соблазн уничтожить эту самую превосходность. И она в этом преуспела. В какой-то момент перешагнула порог священного трепета. Обратись она к психоаналитику, тот бы сказал, что попутно она убивала своё представление о надеждах отца, упивалась никому не видимым бунтом. Она же считала, что именно тогда выбрала свой путь, не отводя глаз, смело шагнула в Бездну, в которую многие могли лишь всматриваться в вечной жажде ответа.

В тот день она дочитала книгу и, вспомнив довольно распространённую по всему миру и среди всех юных девочек и девушек игру, отыскала строчку по дню своего рождения. В той строчке не было ничего примечательного и, хотя сама книга была широко известной и полна крылатых цитат, ей попалась вереница обыденных слов. Буквы цеплялись друг за друга и тянулись к читателю, как ветки в лесу, лишённые всякой примечательности, не скрашенные ни причудливой формой, ни потешным зверьком, ни трелью сидящих на них птиц. Самые обычные слова. И тогда она поняла – ведь они есть клей истории! Будь книга сплошь изукрашена остротами и «мудротами», витиеватостями и переливами, как бы это было утомительно! А слова-клей, которых было столь же много, как и обычных людей в любой из эпох, своей простотой оттеняли и превозносили своих редких и особенных собратьев. И тогда она с любовью (и огромным стыдом) вырезала этот крошечный фрагмент страницы, повернула, прочла обрывки текста с другой стороны, мысленно попросила у книги прощения и намазала клеем.

Так первый кусочек лёг в альбом, а она поняла, что всё простое не менее значимо, чем сложное, и что мир не может состоять лишь из героев, громких фраз и чудес. Ведь тогда уникальность и редкость исчезнет, а вместе с тем и всякая необычность. Если в году будет триста шестьдесят пять праздничных дней, и все они Рождество, то просто не останется времени на восхитительное ожидание и предвкушение! Тогда единственными отличными от прочих дней станут лишние високосные двадцать четыре часа, и ждать их придётся четыре года!

Ей было семь, и вряд ли она мыслила такими сложными и абстрактными категориями, но годы спрессовали чувства и фантазии, отшлифовали тот первый камушек решений до алмаза, и ей нравилось любоваться его блеском, а значит и собственной предопределённостью и избранностью. Как не крути, но каждое слово-клей желает стать частью бессмертной цитаты, так и с людьми: даже самые заурядные из нас иногда мечтают вынуть из камня меч.

Она полюбила непритязательную простоту и с головой окунулась в потоки слов, что дарили ей новые миры и жизни, новые знакомства и новых друзей. И пусть они никогда с ней не заговаривали, зато она их всегда внимательно слушала и в минуты горя и радости незримо была рядом.

Иногда она представляла, что и у неё есть такой же невидимый друг, увлечённый историей её жизни. И то, что для неё растягивалось на долгие часы, месяцы и годы, для него могло пролетать так же быстро, как шуршали страницы под её пальцами. Эти фантазии были столь сладки, что увлекали её без остатка. Но после. После она вздыхала, ощущая лишь соль и горечь. Она лишь клей, маленькая и незаметная в безбрежной глади серого осеннего моря и годная лишь на то, чтобы однажды вобрать частичку рассвета светила, проводить слепым взором его закат, или, среди прочих, остаться незамеченной в его тени. Камешек на галечном пляже…