– Вы лукавите: речь была о рабах, кажется.

– Но мы в ответе за тех, кого захватили.

– В некотором смысле да, но…

– А я убил их, просто выбрав путь наименьшего сопротивления. Одному прокусил артерию, потому что так быстрее. Вы можете возразить, что я не пил живой крови два года, и потерять берега разок – это нормально. Но. Вторая закричала, и я свернул ей шею. И выпил мёртвую досуха. Меня нужно изолировать, – в его взгляде вспыхнуло безумие или отчаяние, или то и другое вместе. – Если не помочь, то хотя бы оградить от меня внешний мир, понимаете?

– Любая жизнь имеет некоторую ценность. Но мы не помещаем людей в лечебницы за убийство раба. Они хрупкие, их убивают на каждом шагу. Всякое случается.

– Случается с другими, со мной ещё никогда. Я убивал солдат, в основном противника, иногда – своих, чаще нарочно, реже – случайно. Случалось, убивал равных из мести. Не возьмусь утверждать о годах между двадцатью и пятьюдесятью, но после мои рабы умирали естественной смертью, по недосмотру или недоразумению, но никогда – для моего удовольствия. А теперь мне плевать вообще на всех, но я… пока ещё… понимаю, что это неправильно. Или правильно? Не знаю, – его голос садился с непривычки, и Бритц закончил тираду зловещим полушёпотом: – Я ничего не чувствую, не управляю этим, не сопереживаю и не стыжусь. Я психопат, и мне это начинает нравиться.

– Кого вы так боитесь убить?

Зрачки напротив сузились. Шпай дёрнул бровью и полистал личное дело клиента, чтобы не встречаться взглядом с этими белыми, блестящими от бессонницы фонарями.

– А вы заметили, что, когда я назвал имя Эмбер Лау, вы и ухом не повели? Не дрогнул ни один психофизический показатель, – доктор развернул к нему свой планшет. – Не капнуло и крови с потолка. Ни-и-и капельки. Настоящий триггер невозможно игнорировать. Вы реагируете не на Эмбер Лау, а только на мысли о её смерти.

– Не знаю, что на это ответить.

– Я лишь спросил, заметили ли вы.

– Не заметил.

– Прекратите врать, если уж пришли за помощью. Только не извиняйтесь опять! И раз уж мы заговорили о будущем… Вас признали виновным в создании Прайда Сокрушителей, – напомнил доктор, – и в подрыве вторжения армии эзеров на Урьюи. Вы признались и раскаялись?

– Нет. По правде, меня никто и не спрашивал. Выдали материалы дела и приговор. Эзер-сейм заключил, что многочисленные улики подтвердили мою вину.

– Планируете оспаривать решение трибунала?

– Не знаю. Прошло два года, все возможные и невозможные концы давно утеряны.

– Если вознамеритесь подавать апелляцию, запись этой беседы, – доктор постучал ногтем по комму за ухом, – сыграет против вас, минори. Вы без задней мысли называете рабов людьми и приравниваете ценность их жизни к нашей. Это ли не постулаты Прайда Сокрушителей?

– Любой ответ закопает меня, да?

– Я объясню, что происходит. Прайд сослужил отвратительную службу шчерам: последние два года эзер-сейм отлавливает тех немногих, кто сочувствовал сокрушителям, но не выдавал их. Знаете, как их вычисляют? По владению октавиаром и отношению к рабам. Вы меня понимаете? Вас не казнили только потому, что все улики были косвенные. Но я обязан докладывать о подобных оговорках, тем более в вашем случае, но в моей власти списать их на аффект. Если он больше не повторится.

Кайнорт сложил руки на столе и опустил на них голову. Он терпел поражение. И в чём? В попытке упечь себя в психушку. Между ним и доктором с потолка пролился целый стакан крови и следом ещё один. Шпай невозмутимо отряхнулся:

– Трибуналом вас лишили званий, наград, привилегий. Арестовали счета, недвижимость и даже фондовые доли. Вы в списках нон грата всех крупных фирм. На что вы планируете жить, минори Бритц?