«Дорогой Кай!

Я умер. Ничего не мог с собою поделать. Болел от горя. А умер от счастья, когда узнал, что эзер-сейм готовится тебя вытащить.

Могу представить, какой бардак сейчас у тебя в голове. Да ещё этот трибунал. Показания мои даже к делу не приложили. Бывший раб! Твой приспешник! Пенелопе и Крусу, кроме слепой верности тебе, предъявить было попросту нечего. Пусть будут судьи все прокляты.

Почему, ты думаешь, я пишу на бумаге, словно дикий ксит? Чтобы не перехватили в сейме. Там же с ума посходили с отловом пособников Прайда. На обороте письма – банковский чек-ключ на предъявителя. Предъявлять роботу. Я всё сделал в обход людей, нет им теперь веры. В ячейке два миллиона зерпий гексагональными кристаллами, они нынче самая твёрдая валюта. Так меня щедро наградили за доставку Тритеофрена в гущу боя. Только ведь это всё ты. А мне ничего не надо от них.

Живи уж, пожалуйста, долго теперь. Урьюи поразила даже меня, а мы-то с тобой навидались всяких планет. Но я пойму, если ты не захочешь здесь оставаться.

Теперь о ребёнке. Мне сказали, это мальчик. У тебя сын, Кай!»

В этот миг ветер чуть не вырвал письмо из рук Бритца. Он резко поднялся на ноги. Кровь в висках и круги перед глазами не давали дальше разобрать почерк Ежа. Бритц перечитал последние три фразы много-много раз, прежде чем смог опять сосредоточиться на том, что они реальны.

«Его спасла из грота Эмбер Лау. Видишь, хотел зачеркнуть, но подумал, она имеет право, чтоб ты знал. Да, чёрная вдова рискнула в последнюю ночь. Так что если найдёшь её, чтобы отомстить за Марраду и второго близнеца – убей быстро, не мучай. Ладно уж?

Мне, конечно, не дали усыновить эзера. Пенелопе с Крусом тоже. Не положено, сказали, ребёнок минори, особая ценность. Я успел только назвать его. Миаш. Помню, тебе нравилось это имя. Так и записали, а потом увезли в интернат.

Пока суд да дело, его кидали из рук в руки по приютам. И когда Верманд наконец перебрался на Урьюи, след уж затерялся. Такой здесь был поначалу хаос! Они думали, перевезут семьи с астероидов и станут жить на всём готовеньком. Как бы не так. Шчеры в первый год давали жару. После их бунтов здесь много детишек посиротело, и пауков, и насекомых.

Я взял обещание с Альды Хокс, что она разберётся, разыщет нужный адрес. Спроси с неё. И обязательно побывай у Миаша, Кай. Он тебя оживит».

Подписи и прощальных слов не было. Вместо них к письму была подколота длинная седая игла с ежиного хребта.

Кайнорт потрогал горячие щёки и перечитал:

«Он тебя оживит».

Со стороны конуры технического выхода раздался сдержанный всхлип. Кайнорт заглянул туда: у силового бортика на крыше сидел шчер. Немолодой, тёмные волосы поседели на висках и на шее. В расхристанном рабочем комбинезоне и ошейнике, на котором мигала батарейка. Шчер плакал, обхватив колени. Впрочем, после всего увиденного Бритц полагал, что на заводе Galettensklaven такая картина в порядке вещей.

Альда Хокс ответила так скоро, будто сидела и ждала его звонка.

– А, да, был у Ёрля с собой кулёк с Кармина, – она не включила видео, а судя по звуку, что-то уплетала за обе щеки. – То ли мальчик, то ли девочка, чёрт его знает. Меня замордовали на том трибунале, сместили с поста лидмейстера за потерю половины флота. Как думаешь, до кулька ли мне было?

– Но Вы хотя бы знаете, куда его определили?

– Я слышала, брат нанял тебе адвокатов. Ты собрался апеллировать?

И тут Кайнорт копчиком почувствовал, что надо ответить уверенным:

– Да.

– Норти, мать твою, – в голосе Хокс послышалось страдание всех шершней на свете. – Я только-только выбила должность посла на Бране. Если твоё дело направят на доследование… ты уничтожишь мою карьеру.