– Они безумны. Я дам четверых тебе в помощники. Ты их возглавишь.

В булькающем лае Бритц разобрал собственный смех. Они безумны! Нашла самого адекватного в палате. По его глубокому убеждению, в союзники следовало выбирать родственную душу, и тогда Зимаре идеально подошла бы снежная баба. И как она себе представляла команду сумасшедших под контролем того, кто годами ставил на них ловушки? Наверняка у Зимары и на это была какая-нибудь далёкая от нормы теория, о которой Кайнорт не хотел знать. По крайней мере, до тех пор, пока не стянет череп проволокой потуже, чтобы он не лопнул от боли и умопомрачения. Из всех возможных контрпланов его мозги пока были способны только на: «Зимара, ты замечательная, но тот поцелуй ничего не значил… дело не в тебе, дело во мне… а теперь я пойду, ладушки?», и Бритц решил даже не начинать.

– Когда это закончится, ты нас отпустишь?

– Я отпущу победителя. Нахель! – позвала Зимара, делая ударение на втором слоге. – Это ваш господин на время игры. Отведи его к остальным как условлено.

Нахель наконец отлепился от арки грота позади Зимары. И просто вышел наружу со стеклянным взглядом. Кайнорт отправился следом и плёлся поодаль, тычась в ледяные кусты и поскальзываясь. Поспевать за Пшоллом, когда каждый шаг сопровождала резь в груди и пояснице, было невообразимо трудно. Зимара назвала Бритца господином, но сам он чувствовал себя сильно наоборот. Вскоре он заметил, что бедняга Чивойт где-то лишился одного уха. Скакал туда-сюда, заглядывал Нахелю в пустые глаза, возвращался к Кайнорту за сочувствием и, не получая и толики, непрерывно сыпал коричневые шарики под кусты. Вот по какашкам Бритц и ориентировался, потому что Нахель удрал далеко вперёд, а над воронкой уже темнело. В этих широтах сгущалась полночь, тьма такой густоты, что её можно было пить через соломинку.

– Минус двадцать один, – прохладно заметил Нахель с высоты второй ступени. – Нас встретят наверху, если температура будет не ниже минус тридцати. Поторапливайся, господин.

– Нахель, – хрипло передразнил Бритц.

Пшолл был уже довольно высоко, когда Кайнорту посчастливилось вскарабкаться только на третью ступень. До верха их оставалась ещё уйма, а сколько точно, он не мог сосчитать. Лишний раз вскинуть голову означало получить лишний подзатыльник от полуостистой мышцы шеи. В изнеможении Бритц упал на шестую и попытался понять: это у него жар или температура в воронке больше не понижается? Мимо проскакал бодрый Чивойт. Он шугал одиноких песцов и уже трижды преодолел гигантскую лестницу туда и обратно. Прежний Нахель вытащил бы Бритца на своём горбу ценой чего угодно, но теперь Кайнорт не попросил бы его, даже если бы у него загорелся капюшон. След подошвы сапога Нахеля ещё пылал на щеке. Вскоре опустилась та самая чернильная тьма, и Бритц так замёрз, что ничто другое его больше не беспокоило, ни боль, ни мысли. Он воспользовался этим и преодолел ещё три ступени, вытащив себя на предпоследнюю. И понял, что это всё. Что он валяется, как мешок остывшей гемолимфы и ржавчины.

Можно было умереть, предварительно попросив кого-нибудь надёжного вытащить из него все игледяные жилы, а потом собрать тело и проследить за коконом инкарнации. Кого-нибудь, кому бы он доверял. Теперь он доверял разве что Чивойту. Да и тело, так сильно изодранное, могло не инкарнировать. С эзерами такое случалось сплошь и рядом, поэтому их враги и взяли за правило рубить насекомых на части. А последнюю живую кровь, от которой зависел успех инкарнации, он получал… когда? В море от Эмбер, но после растратил всё на полёт до берега. Нет, умирать было никак нельзя.