– Я вам уже сто раз сказала, – повторила спокойно. – Приехала в свой старый дом, потом захотела немного пройтись, там, где никого нет. Мне было грустно.

– Настолько грустно, что вы решили нарушить закон?

Его лицо, рябое, широкое, как сковорода для хрустящих лепешек, было отталкивающим. Маленькие глазки напоминали выбоины, оставленные поваром металлическими лопатками.

– Я уже оплатила штраф, – напоминаю, глядя ему в глаза. – Вы не имеете права больше меня задерживать.

Выражение его лица меняется, брови сдвигаются к переносице.

– Ты в отделении политари, девка. Хочешь, чтобы мы передали дело в Подводное ведомство?

– Передавайте.

Я знаю, что ничего и никуда они не передадут. В моих вещах не обнаружили ничего подозрительного, на мне тоже – хотя и заставили раздеться догола и обыскали во всех местах. Буквально.

Сейчас, когда я оплатила штраф за административное нарушение (внушительную сумму, надо сказать, за которую мне еще предстоит разбираться с Дженной), задерживать меня они больше не имеют права. Не считая того, что этот политари хочет, чтобы я заплатила ему. Поэтому продолжает запугивать.

– Хорошо, – говорит он зловеще и тянется к тапету. Я продолжаю изучать потолок и мрачные стены, с которых вот-вот осыпется краска, затертый до черноты пол, под ножками стула – выемки. Неудивительно, что местные сотрудники зарабатывают как умеют.

Все это проходит сквозь мои мысли со странным спокойствием: то ли дело в том, что я уже пережила все, что может меня сломать, но оно не сломало. То ли в том, что меня гораздо больше занимают мои открытия, нежели чем происходящее сейчас.

Политари медлит еще какое-то время, а потом со злостью шарахает ладонью по столу:

– Пошла вон!

– И вам чудесного вечера, – сообщаю с милой улыбкой и поднимаюсь.

Лицо его перекашивает, но он больше ничего не может сделать. Только оттолкнуть меня в сторону, когда я иду к двери, и первым вылететь в коридор. Я расписываюсь за получение вещей, мне отдают сумку со всем содержимым, и, когда я уже разворачиваюсь к выходу, взглядом натыкаюсь на входящего в распоротую трещиной на стекле дверь политари.

Того, который предлагал мне поиски Лэйс в обмен на…

Он смотрит на меня в упор и расплывается в мерзкой улыбке.

К горлу снова подкатывает тошнота, я перехватываю вещи и вылетаю из участка с такой скоростью, как если бы за мной гнался едх и вся его подводная армия.

Сколько еще времени должно пройти, чтобы я забыла «это»?!

Лайтнер был тем, с кем я почти забыла. До того, как наши прикосновения – прикосновения, которые я себе позволила – не стали тем, что нас убивает. Я думала, что справилась с этим, но нет, сейчас все смешивается воедино, и мне приходится привалиться к стене ближайшего здания, чтобы восстановить дыхание и справиться с головокружением, от которого начинает мутить.

Лайтнер научил меня не бояться прикосновений, но этот детский страх до сих пор во мне. Я спокойно выдержала допрос на предмет того, что я делала на побережье, но одно только воспоминание о случившемся выбивает почву у меня из-под ног.

Попытка заказать эйрлат ни к чему не приводит: если привезти меня привезли, то забирать с Пятнадцатого отказываются. Приходится ждать платформу и ехать на ней, потом пересаживаться на гусеницу. Все это напоминает о моей прошлой жизни как нельзя лучше, из размышлений о том, что я узнала на берегу, выбрасывает на раз. Потом я на бегу общаюсь с Митри, которая мрачнее тучи, потому что «Рикард Дроган сидел за столиком с девчонкой», узнаю, сделала ли уроки Тай.

У сестер все в порядке, им скоро ложиться спать, а мне надо лететь в «Бабочку».