– В результате оплошности пила соскользнула, и пациентка отрезала кончик большого пальца левой руки. Статус, двоеточие. Отрезанный кончик большого пальца левой руки, запятая, двадцать три – двадцать четыре миллиметра от межфалангового сустава, запятая, отрезано около пяти миллиметров, запятая, повреждение не затронуло сустав, точка. Других повреждений нет, точка. Общее состояние, двоеточие. Наблюдается остаточное действие болевого шока, пациентка держится несколько… отчужденно.

Тут она резко умолкла.

– Я вытачивала фламинго, – сказала я. – Когда случилась эта… оплошность. Я вытачивала силуэт фламинго на боковой стенке.

Она непонимающе уставилась на меня.

– Ты можешь идти, – сказала она, и я кивнула и вскочила, как от удара током. Огляделась по сторонам – оказывается, Мариам успела незаметно выскользнуть из кабинета.

– Спасибо, – сказала я, пятясь к выходу.

Она даже не подняла головы. Небось ждет не дождется, когда я наконец уйду. Только я за дверь – а она хвать из ящика стола миниатюрную бутылочку водки из дьюти-фри и – хлобысть! Я закрыла дверь. Теперь я уже никогда не узнаю, что она за ней делает.

Выйдя в приемную, я опустилась на стул – вокруг не было ни души, не считая молоденькой чернокожей девушки с крупными золотыми сережками. Она тут же уставилась на мою рубашку с засохшими брызгами крови на груди и рукавах.

За окном пошел дождь. Мелкие аккуратные капли дробно застучали по стеклу. «Держится отчужденно», – вспомнилось мне. Так вот, значит, я какая. Отчужденная.

Вальтер трижды прошел мимо приемной, прежде чем наконец заметил меня.

– Вот ты где! – выпалил он, переводя дух. От него пахло дымом – не сигаретами, а чем-то пряным вроде благовоний.

Я ничего не ответила. Да и что на это скажешь.

Он успел снова натянуть футболку, которой замотал мой палец в такси где-то с час тому назад, и теперь на ней красовалось идеально круглое кровавое пятно, словно в него выстрелили в упор. Он сел рядом – как по мне, так даже слишком близко, вокруг штук тридцать стульев, садись – не хочу, но нет, почему-то обязательно надо сесть в трех сантиметрах от меня.

Девушка с золотыми сережками тут же уставилась на Вальтера, потом снова перевела взгляд на меня.

Да уж, видок у нас, наверное, что надо. Все в крови. Красота.

– Не день, а черт знает что, – сказал он, вытаскивая из кармана пиджака коробочку с ментоловыми конфетами.

С этим было сложно поспорить.

– Я пока твоему папе позвонил.

Он сунул леденец в рот и протянул мне коробочку. Я покачала головой.

– До мамы не смог дозвониться, оставил ей сообщение.

– И какое именно?

В моем голосе прозвучала тревога, и мне это не понравилось.

– Ну, как какое, сказал, что произошел несчастный случай, но сейчас все под контролем.

«Под контролем»? Это называется «под контролем»?

– Я оставил ей номер своего телефона, попросил перезвонить, прежде чем ехать сюда, чтобы мы не разминулись. Но она, наверное, сразу тебе позвонит. У тебя мобильный включен?

– Да.

Я не стала объяснять, что она все равно не приедет. У меня не было ни малейшего желания отвечать на его назойливые вопросы, которые непременно бы за этим последовали.

– А папа приедет?

– Да, где-то через двадцать.

– Минут?

Блин, да что со мной такое? Можно подумать, есть какие-то варианты.

Вальтер криво усмехнулся.

– Да, – ответил он. – Минут.

Мы еще посидели вот так, бок о бок. Хорошо хоть, он футболку свою надел, а то буйная светло-русая поросль на его груди прямо-таки притягивала взгляд. Медсестры травмпункта, судя по всему, были со мной в этом согласны. Доктор Левин оказалась единственной, кто смог устоять: на протяжении всего разговора она смотрела ему в глаза.