– Я видел три, сэр.

– Значит, все обошлось благополучно. Но какое смелое предприятие. Кто бы мог подумать, что доны на такое решатся?

– Возможно, они узнали про брандеры от нас, – предположил Хорнблауэр.

– Думаете, мы сами «перо взрастили для стрелы смертельной»?[26]

– Возможно, сэр.

Какой же ледяной выдержкой надо обладать, чтобы цитировать Байрона и обсуждать военно-морскую диспозицию, следуя в испанский плен под угрозой обнаженной стали. «Ледяной» в данном случае может быть понято и буквально – Хорнблауэр весь дрожал в мокрой одежде под пронизывающим ночным ветром. После всех сегодняшних волнений он ощущал себя слабым и разбитым.

– Эй, на лодке! – раздалось над водой: в ночи возник темный силуэт.

Испанец, сидевший на корме, резко повернул румпель, направляя лодку в противоположную сторону. Гребцы с удвоенной силой налегли на весла.

– Караульная шлюпка, – сказал Фостер, но осекся, вновь увидев лезвие ножа.

Конечно, с северного края стоянки должна нести дозор караульная шлюпка; они могли бы об этом подумать.

– Эй, на лодке! – послышался новый окрик. – Суши весла, не то стреляю.

Испанцы не отвечали, и через секунду последовали вспышка и звук ружейного выстрела. Пули они не слышали, но выстрел всполошит флот, к которому они сейчас двигались. Однако испанцы не собирались сдаваться. Они отчаянно гребли.

– Эй, на лодке!

Кричали уже с другой лодки, впереди. Испанцы в отчаянии опустили весла, но окрик рулевого заставил их вновь приняться за работу. Хорнблауэр видел вторую лодку – она была прямо перед ними – и слышал новый окрик с нее. По команде рулевого-испанца загребной налег на весло, лодка развернулась; новая команда, и оба гребца рванули на себя весла. Лодка пошла на таран. Если им удастся опрокинуть находящуюся на пути шлюпку, второй лодке придется задержаться, чтоб подобрать товарищей; тогда испанцы успеют уйти.

Все смешалось, каждый, казалось, орал что есть мочи. Лодки с треском столкнулись, нос испанской лодки прошел по английской шлюпке, но опрокинуть ее не удалось. Кто-то выстрелил, потом караульная шлюпка оказалась рядом, команда запрыгнула к испанцам. Кто-то навалился на Хорнблауэра и принялся его душить. Хорнблауэр услышал протестующие крики Фостера, через мгновение нападавший ослабил хватку, и Хорнблауэр услышал, как мичман караульной шлюпки извиняется за грубое обращение с капитаном Королевского флота. Кто-то открыл лодочный фонарь, и в его свете появился Фостер, грязный и оборванный. Фонарь осветил молчащих пленников.

– Эй, на лодке! – послышался крик, и еще одна лодка возникла из темноты.

– Капитан Хэммонд, если не ошибаюсь. – В голосе Фостера звучали зловещие нотки.

– Благодарение Небу! – послышался голос Хэммонда.

– Вас-то благодарить не за что, – горько произнес Фостер.

– После того как брандер миновал «Санта-Барбару», порыв ветра понес вас так быстро, что мы отстали, – объяснил Харви.

– Мы двигались так быстро, как только могли заставить грести этих прибрежных скорпионов, – добавил Хэммонд.

– И все же, если б не испанцы, мы бы утонули, – фыркнул Фостер. – Я считал, что могу положиться на двух братьев-капитанов.

– На что вы намекаете, сэр? – огрызнулся Хэммонд.

– Я ни на что не намекаю, но другие могут прочесть намек в простом перечислении событий.

– Я считаю ваши слова оскорблением, сэр, – сказал Харви, – адресованным как мне, так и капитану Хэммонду.

– Такая проницательность делает вам честь, – отвечал Фостер.

– Что ж, – сказал Харви, – мы не можем продолжать разговор в присутствии этих людей. Я пришлю вам своего друга.