Тогда ему показалось, что он проснулся и что его глаза встретились с двумя другими глазами, смотревшими на него так пристально, будто желали прочесть его самые сокровенные мысли. Он не встал и не мог пошевельнуться, но тут он увидел во сне, как фигура выпрямилась и стала скользить прочь, то появляясь, то снова исчезая по мере того, как она проходила через полосы лунного света, пока окончательно не скрылась за дверью.

Через секунду после этого Дирк проснулся и почувствовал, что, несмотря на довольно холодную ночь, пот крупными каплями выступил у него на лбу и на всем теле. Но, странно, страх его теперь совершенно рассеялся: зная, что ему приснилось все это во сне, он перевернулся, дотронулся до Библии на груди и заснул, как дитя, чтобы проснуться только утром, когда луч восходящего зимнего солнца упал ему прямо на лицо.

Дирк припомнил сон прошедшей ночи, и у него на душе стало тяжело: ему казалось, что привидение черной женщины, впившейся в его лицо своими страшными глазами, было предзнаменованием какой-то близкой беды.

На следующее утро, когда Монтальво вошел к себе в кабинет после завтрака, он нашел там ожидавшую его даму, в которой, несмотря на длинный плащ и вуаль, без труда узнал Черную Мег. Действительно, Мег ждала его уже довольно долго и, по свойственной ей любознательности, не теряла времени даром.

Читатель, вероятно, помнит, что в свое предыдущее посещение жилища капитана Монтальво она успела захватить бумаги, которые нашла в незапертом столе. При ближайшем рассмотрении эти бумаги оказались, как она того опасалась, не имеющими никакого значения, – неоплаченными счетами, военными рапортами, записками от дам и так далее. Однако, раздумывая, Черная Мег припомнила, что в столе был еще внутренний ящик, который, казалось, был заперт. И поэтому она на всякий случай захватила с собой связку ключей вместе с двумя маленькими стальными отмычками и явилась к капитану в такое время, когда знала наверное, что Монтальво завтракал в другой комнате. Все шло хорошо: Монтальво завтракал, а Мег осталась одна в комнате, где стоял стол. Об остальном можно догадаться. Положив принесенную с собой пачку бумаг на место, Мег с помощью своих ключей и отмычек отперла внутренний ящик. Здесь действительно оказались письма и в маленьком футляре, оправленном золотом, две миниатюры, одна – портрет молодой красивой женщины с темными глазами, другая – двух детей, мальчика и девочки пяти или шести лет. Тут же лежал локон волос в бумажке с надписью рукою Монтальво:

Волосы Хуаниты, данные мне на память.

Это была драгоценная находка, и Мег поспешила завладеть ею. Спрятав все за пазуху, чтобы рассмотреть на досуге, она предусмотрительно сделала из разных бумажек пакетик наподобие взятого, который положила в ящик, прежде чем запереть его.

Устроив все по своему желанию, Мег вышла на крыльцо, где проболтала с часовым, и снова вернулась в кабинет в ту самую минуту, когда через противоположную дверь туда входил Монтальво.

– Ну, любезнейшая, – обратился он к Мег, – достала доказательства?

– Кое-что добыла, ваше сиятельство, – отвечала она. – Я была в доме во время обеда, который вам давали, хотя никто не видел меня, и оставалась еще после вас.

– В самом деле? Мне показалось, что ты проскользнула мимо, и я похвалил тебя за догадливость: ты прекрасно придумала пробраться туда, пока народ двигался взад и вперед. Отправляясь домой, я, кажется, узнал также одного человека, которого ты почтила своей дружбой, – лысого низенького толстяка, в Гааге его, кажется, звали Мясником. Ну, не гримасничай, меня не волнуют женские тайны, но мое положение здесь обязывает меня знать некоторые вещи. Что же ты видела?