– У тебя нет недостатка в поклонниках, – заметил адвокат. – И замуж зовут, уверен.

– Если бы я была похожа на мою подругу, я бы выскочила замуж… за кого угодно! Хоть за тебя!

– Упаси господи! – искренне отозвался Сырников.

– Да стоит мне только захотеть, Веня, и ты у меня здесь! – Иллария протянула к его носу сжатый кулак. – Понятно?

– Понятно, – вздохнул он. – О каких деньгах речь? Что ты на ней заработала?

– Я? На ней? – ненатурально удивилась Иллария. – Ничего, фигура речи такая. Имеется в виду, в принципе заработала. – Она, откровенно забавляясь, смотрела на Вениамина. – Напечатав снимок… Причем самый приличный. Один из многих.

– Значит, были и другие? И ты… ты… Все! Я ничего не слышал и ничего не хочу больше знать. Еще вина?

– Ты как девочка, Веня, нежный и трепетный. Достаточно, спасибо. За твое здоровье. И за наш союз. И вообще, за все хорошее! – Иллария легко коснулась бокала Вениамина краем своего – раздался тихий мелодичный звук. – Да брось ты, Венька, сам же спросил! – сказала она через минуту, глядя на хмурое лицо адвоката. – Не надо спрашивать, если боишься ответов. Говорят – тот, кто подглядывает в замочную скважину, рискует увидеть дьявола. Народная мудрость.

– Это ты увидишь дьявола когда-нибудь, – пробурчал Сырников. – Смотри, Иллария, я предупредил.

– Вот когда увижу, тогда и начнется настоящая работа. Для тебя тоже, кстати. Мы ведь в одной связке, не забыл?

Несмотря на расстроенный вид, Вениамин с удовольствием налегал на тушенное в красном вине с овощами мясо, которым славилась кухня «Прадо». Ужин оплачивала редакция, что особенно приятно – Сырников был скуповат. Дело, которое его беспокоило в последние дни, худо-бедно разрешилось, хотя и не так, как он предполагал. Услышанное от Илларии не очень поразило его – он догадывался о «подпольном» бизнесе своей работодательницы. Но одно дело догадываться, другое – знать наверняка. То, что делает Иллария, называется попросту шантаж. Вульгарный, низменный шантаж, причем практически безопасный, так как жертвы – женщины, которым есть что терять. При разумных расценках – это беспроигрышный вариант. И схема беспроигрышная: никто никого ни к чему не принуждает, жертва прибегает сама. В журнале печатается фотография… ну, скажем, сомнительного свойства, но вполне пристойная. А когда возмущенная фигурантка приходит выяснять отношения, ей показывают остальные. Подлый папарацци Сеня – мастер своего дела. Мужчина мог бы разобраться с Илларией, избить, даже убить, но женщины предпочитают платить. Успенская… Ну, хищница!

Вениамин искоса взглянул на свою спутницу. Она красиво ела – изящно резала мясо, изящно жевала. И уже в который раз Вениамин подумал: до чего же хороша, чертовка, глаз не отвести! Тонкие черты лица, голубые глаза, светлые вьющиеся волосы – ангел во плоти. Ангел с червоточиной. Ангел с сапфирами в нежных ушах. Сапфиры не синие, каких много, а светлые, серо-голубые, холодные – такие же, как и глаза Илларии. Пантера Иллария. Голубоглазая пантера Иллария.

Глядя на нее, Сырников всегда вспоминал любимое присловье деда-юриста. «Запомни, Венька, – говорил дед, – все выдающиеся дьяволы были родом из падших ангелов…»

…Как ни странно, Иллария была гадким утенком в детстве. Длинная, тощая, плохо одетая девочка в очках с толстыми линзами. Отца она не знала, мать разрывалась на трех работах, да еще и домой кое-что приносила. Детство ее проходило под клацанье пишущей машинки. Иллария просыпалась под него, под него и засыпала.

Она любила маму. Любила, жалела и презирала, в чем не признавалась даже себе самой. Когда она вернулась из столицы, привезя ей в подарок норковую шубу, та не обрадовалась, а испугалась. Гладила шелковистый мех некрасивой рукой с разбитыми пальцами, а потом заплакала. Иллария прижала мать к себе, умирая от жалости. Она купила новую квартиру, в которую мать переехала неохотно. Ей недоставало старых соседей после тридцати лет жизни в доме на Вокзальной, в однокомнатной квартире. Она не решалась приглашать к себе старых подружек – ей было стыдно за шикарный район. Важного консьержа-генерала, восседавшего в фойе, она побаивалась; дорогой обстановки стеснялась. Иллария всегда была занята, звонила часто, а приезжала домой редко – по молодости лет ей казалось, что мама должна быть счастлива в золотой клетке, а та медленно угасала, не смея пожаловаться.