– Собирайся, сыскной воевода, государь тебя пред очи свои ясные требует!

– Случилось что? К чему такая спешка? – ровно поинтересовался я.

Гонец глянул по сторонам, расхрабрился и сразу все выболтал:

– Бояре дюже шум подняли! Вся дума так и гудит, за покражу царскую да за авторитет русский беспокойство проявляют. Тебя, сыскной воевода, за халатность казни предать советуют…

– Это мелочи, но раз Горох ждет, поеду… – зевнул я. – Больше ничего?

– Ничего, гражданин участковый, вот только разве… дворник наш вчерашней ночью преставился.

– Что‑о?!

– Да помер, сердешный, упокой Господь его душу, – сочувственно подтвердил стрелец. – А ведь хороший человек был, языки разные знал, о Риме да Париже душевно так рассказывал… Ан призвал его Всевышний, за одну только ноченьку… Ксюха плачет! Ну и царь, понятно, еще больше на всех гневается… Ты уж поспешай, сыскной воевода.

– Митька! Седлай кобылу, мне к Гороху, по делу, срочно! – заорал я, высовываясь в окно.

Яга озабоченно покачала головой и подала китель:

– Никитушка, я покуда тебя здесь подожду. Как приедешь, обскажи последовательно, чего там приключилось…

Пегая кобыла под седлом ждала меня у крыльца рядом с вороным жеребцом царского гонца. Стрельцы отворили ворота, и мы пустились в галоп. Боярские проблемы меня не волновали ни капельки, политика везде одинакова: как минимум – грязь, как максимум – кровь… Ничего они мне не сделают, не захочет Горох единственного специалиста по уголовному розыску терять. Наорет при всех, а наедине будет руку жать и пряники для примирения подсовывать… Но что могло случиться с дворником?! Он же ушел от нас вчера живым‑здоровехоньким… Конечно, за ночь могло произойти все, что угодно: от инфаркта до несчастного случая. Но интуиция подсказывала не спешить с выводами…

До царского терема доскакали быстро. Я бросил поводья подбежавшим слугам, козырнул охране у ворот и решительно направился к центральному входу. Дьяк Филимон, прошмыгнувший мимо, не поздоровался, а, наоборот, попытался задеть локтем. Видимо, мое положение при дворе опять сильно пошатнулось. Невелика беда, у всех честных служащих вечные проблемы с начальством… Вот стрельцы хоть и при царе, а ребята порядочные, не отворачиваются и смотрят с пониманием. У входа в думу меня попросили обождать, государь разбирал разные дела. Вопрос о краже чертежей был оставлен напоследок как наиболее важный. Минут пять – десять пришлось потомиться у закрытых дверей, потом они распахнулись, и зычный голос объявил:

– Сыскной воевода Никита‑ста Иванов, сын Ивашов!

Я поправил фуражку и шагнул вперед. Вообще‑то в помещении головной убор обычно снимается, но в думе все бояре сидели в здоровенных медвежьих шапках, так что приходилось соответствовать традиции… Меня встретили гробовым молчанием и неприязненными взглядами. Горох, сидящий на троне в глубине зала, тоже был не в настроении. Я тихо выругался про себя и приготовился к очередному разносу…

Государь поманил меня скипетром поближе и, сурово сдвинув брови, начал:

– Дума боярская знать желает, что во вверенном тебе милицейском отделении сделано, дабы покражу тайную отыскать?

– Хороша тайна… – буркнул я, обводя взглядом думское помещение. – Значит, все уже в курсе?

– Все, – важно подтвердил Горох. – О таких вещах важных, государственного значения, бояре в первую очередь оповещены должны быть, ибо на их плечах власть царская держится.

– Надеюсь, помалкивать они тоже умеют? – не подумав брякнул я. Вроде бы негромко, но все расслышали и взревели в голос так, что хоть уши затыкай: