– Мы еще встретимся? – спросила Настя и на прощанье поцеловала Комова.

– Буду стараться, – честно ответил Алексей, посмотрев ей в глаза.

А что он еще мог сказать?

Вечером Комов зашел в номер Фомина. Они решили, что если действовать с оглядкой, то не засветятся. Зато снижалась вероятность появления неучтенных факторов. Фомин поведал о своих похождениях по злачным местам.

– За блатного я себя выдать не рискнул – мигом бы раскололи, – сообщил он. – Прикинулся подпольным дельцом. Угостил пивом и водкой несколько развеселых компаний. Начались пустые базары. Я вскользь упомянул Табака, мол, у меня с ним дела были. Восприняли настороженно. Но водка сделала свое дело – один кент разболтался, сказал, что раньше состоял членом его банды, но пил шибко и его оттуда вытурили. Сказали, чтобы рот зря не разевал, а то сильно накажут. Но Табак куда-то пропал, и теперь он не боится. Если, мол, еще нальешь, то скажу, где их базовая хата, если, конечно, интересуешься. Я сказал, что интересуюсь, что-то наплел ему про поставки патронов, налил, что просил, а он рассказал. Адрес есть. У тебя как?

Комов рассказал про свои успехи в борделе, но об особых отношениях с Лаурой умолчал, поскольку это к делу не относилось.

Фомин возрадовался.

– Получается, что мы задание выполнили – установили мерзавца.

– Так-то оно так… – Комов задумался. – Но не мешало бы потрясти его папашу. Получить дополнительные данные. Наверняка он с сыночком не потерял связь, хотя вряд ли сам в его делах участвует. И куда молодого дурака понесло… При таком папаше жил бы – не тужил. Ну вот. Если упрется, то спросить этого Евсюкова, куда делась его партийная совесть, если он покрывает террористов, по борделям ходит да еще с ними в доле. В уголовном кодексе родственные связи не являются смягчающим обстоятельством.

– Опасно, – с сомнением сказал Фомин. – Чревато непредсказуемыми последствиями. Если раскрутить дело, то он надолго сядет, поэтому может пойти ва-банк, во все тяжкие. И кто знает, кто еще из местного начальства с ним по темным делишкам повязан. В Москве толком порядок не навели, а здесь… Бардак процветает. – Он безнадежно махнул рукой. – Можем в Одессе-маме навечно остаться.

– Попробую, где наша не пропадала, – сказал Комов, приняв окончательное решение. – Ты у нас остаешься в тени. Если что, то Волошину позвонишь – как-нибудь выкрутимся.

На этом и порешили.

Комов, переодевшись в военную форму, отправился в Одесский горком партии. Он пересек площадь и, миновав мегалитические колонны, вошел внутрь здания. Его остановил охранник, но, увидев удостоверение московского ГУББ, лишних вопросов задавать не стал, а направил посетителя к референту, назвав номер кабинета, находившегося на втором этаже.

Очереди у кабинета не наблюдалось. Комов вошел в дверь, вынул из кармана удостоверение и представился. Мужчина лет тридцати в сером, хорошо отглаженном костюме и при галстуке понимающе кивнул и предложил присесть. Как раз под портретом Сталина.

– Какова цель вашего посещения горкома партии? – задал он естественный вопрос.

Комов молча вынул командировочное предписание, где в графе «цель командировки» было прописано: «Выяснение ряда обстоятельств по уголовным делам». Подобные мутные формулировки были в порядке вещей. Поэтому референт не стал выяснять, какие именно обстоятельства привели сотрудника московского ГУББ в Одессу и горком партии, а спросил:

– И что вы от нас хотите?

– Хочу поговорить со вторым секретарем горкома.

Комов убрал документы в карман и вопросительно уставился на чиновника, ожидая ответа.