Когда дует зюйд-вест, кажется, что дни сменяют друг друга незаметно, круглые сутки только и слышен равномерный, спокойный гул. В такое время папа не разгибаясь сидит за письменным столом. Ставят и выбирают сети. Каждый на острове занят своим обычным делом, настолько само собой разумеющимся, что о нем не говорят, ни для того, чтобы похвалиться, ни в поисках сочувствия, и кажется, что лето тянется бесконечно, все живое только и делает, что растет с отмеренной ему скоростью. Поэтому появление Вероники (назовем ее этим тайным именем) внесло в жизнь острова неожиданные осложнения. Здешним жителям было невдомек, что девочке непривычен сам их размеренный быт, в такт медленному летнему ритму. Больше, чем моря, шума деревьев в ветреную ночь и муравьев, она боялась их самих с их особым укладом жизни.
На третий день София вошла к бабушке в комнату и заявила:
– С меня хватит, надоело. Еле-еле уговорила ее нырнуть.
– Неужели она нырнула? – удивилась бабушка,
– Ну да. Правда, для этого пришлось столкнуть ее в воду.
– А-а. Ну и что дальше?
– Ее волосы плохо переносят соленую воду, – с грустью заметила София. – Они стали такие противные. А она мне нравилась как раз из-за волос.
Бабушка сбросила одеяло и поднялась с кровати. Она взяла свою палку и спросила:
– Где она сейчас?
– На картофельном поле.
Бабушка отправилась через весь остров на картофельное поле. Оно находилось с подветренной стороны, среди скал, чуть выше моря, там с утра до ночи палило солнце. На этом поле, расположенном прямо на песчаном берегу и удобренном фукусом, выращивали скороспелый сорт. Соленая вода то и дело заливала грядки, омывая корни и обнажая мелкие розовые клубни овальной формы. Девочка сидела, прислонившись к камню, наполовину скрытая ветками сосны. Бабушка присела неподалеку и стала лопаткой выкапывать клубни. Так она выкопала с десяток малюсеньких картофелин.
– Видишь, – сказала она Веронике, – посадили одну большую, а выросло много маленьких. А если немного подождать, они бы стали побольше.
Вероника бросила на бабушку быстрый взгляд из-под спутанных волос и снова отвернулась – какое ей дело до картошки и вообще до всего остального.
Будь она постарше, хоть чуть-чуть, подумала бабушка, я сказала бы ей, что понимаю, как ей плохо. Вот так попадешь нежданно-негаданно в спаянный круг, где на правах хозяев все ведут себя так, как они привыкли, как им удобно, как у них заведено, и не дай бог им почувствовать хоть малейшую угрозу сложившемуся порядку. Круг этот станет тогда еще теснее и неколебимее. Жизнь на острове, в которой всем определены свои роли, все имеет свое, и только свое, место, может показаться ужасной человеку со стороны. Она проходит согласно раз и навсегда заведенному ритуалу, на самом деле столь прихотливому и случайному, что можно подумать, будто мир кончается за горизонтом. Бабушка так глубоко погрузилась в свои мысли, что забыла и о картофеле, и о Веронике. Она смотрела, как на полоску суши накатывали с двух сторон волны, подгоняемые ветром, и, слившись воедино, наступали на берег и снова отходили назад, оставив после себя только маленькую спокойную лужицу. Вдруг во фьорде появилась рыбацкая лодка, по обе стороны от ее носа пенились большие белые усы.
– Эй! – окликнула бабушка Веронику. – Лодка плывет.
Она оглянулась в поисках девочки, та совсем скрылась за сосной.
– Эй! – снова окликнула бабушка. – Сюда плывут пираты! Прячемся!
Не без труда бабушка тоже залезла под сосну и прошептала:
– Смотри, вот они. Идут сюда. Давай за мной, нужно перебраться в более безопасное место.