– Можно подумать, ты меня спрашивала, – усмехнулся он.

– Ты же знаешь, я всегда любила Джорджа, вот мне и захотелось хоть чем-то ему помочь в непростой ситуации.

– Да, это самое сейчас главное – разобраться в ситуации, – сказал Росс. – Я не могу пренебрегать тем, что сказала мне мать. По ее словам, он страдает слабоумием и не способен судить здраво. А значит, может оказаться жертвой недобросовестной медсестры.

Она коснулась его руки:

– Росс, я так рада, что ты вернулся. Я хотела бы узнать, каково там тебе было – когда ты сможешь об этом рассказать.

– Да, признаться, пока я к этому не готов. – Душевная травма от пережитого на войне была еще слишком свежа, чтобы обсуждать ее с кем-нибудь, даже с собой. Когда-нибудь он испытает потребность поговорить о том времени, рассказать о том, что видел и делал.

Но не сейчас. Ему все еще не верилось, что всего несколько часов назад он был военнослужащим и что с того жуткого обстрела во время его самого последнего вылета прошло всего несколько дней. Он чувствовал себя так, будто его выхватили из одного мира и мгновенно переместили в другой. Не то чтобы он не радовался, но еще не освоился.

Они мчались по просторному шоссе с удивительно живописными окрестностями, и Росс продолжал думать про деда. У них в семье все – особенно женщины – были какими-то взвинченными, взбалмошными, чересчур возбудимыми. Ничего удивительного, что дед уехал. Наверное, его потянуло к более уравновешенным родственникам.

– Ну, когда ты будешь готов, я с удовольствием тебя послушаю, – сказала Натали.

– Я бы лучше послушал про тебя, Нэт. Ты говоришь, с работой у тебя все в порядке?

– Да, просто отлично. Я уже чувствую себя в спортивной журналистике как рыба в воде. В прошлом году у меня был огромный успех – мою статью о выдающемся подающем в бейсболе поместили в «Нью-Йорк таймс мэгэзин». Да, и еще кое-что, о чем ты наверняка забыл. В этом году у нас уже двадцатая годовщина поступления в школу, представляешь? – Она сжала ему руку. Это было так… непривычно! Ребята его отделения никогда не касались вот так друг друга.

– Ничего себе. Я никогда не подсчитывал. Выходит, мы познакомились уже двадцать лет назад?

– Да. И сразу возненавидели друг друга, помнишь? Ты дразнил меня за скобки на зубах.

– А ты издевалась над моей стрижкой.

– Просто чудо, как мы ухитрялись проводить вместе хоть пять минут, а тут – целых двадцать лет.

Им пришлось вместе работать в одном школьном проекте. Происхождение и прошлый опыт были у них разные, но не это было причиной их обоюдной неприязни. Росс болезненно переживал гибель отца. Его семья имела деньги – не делала их, а имела. А это разные вещи.

Натали же получала стипендию. Ее родители, миссионеры, работали в одной из маленьких стран на западе Африки, где чуть ли не каждые полгода вспыхивали военные мятежи.

Они вечно дразнили друг друга, порой даже дрались и незаметно для себя крепко подружились. Их объединяла общая боль – оба были брошенными детьми. Росса бросила мать, которая не представляла себе, как она будет растить его одна, без мужа. А Натали оставили родители – преподобный отец Свит и его верная супруга и сподвижница служили высоким гуманистическим идеалам, им было не до воспитания способной, но застенчивой дочери.

– Такой долгий срок официально делает тебя моим самым давним другом, – заявила Натали.

– А меня – твоим. Выходит, мы с тобой уже старые. И когда ты думаешь выйти за меня замуж?

– Никогда, – засмеялась она. – Тебя это устраивает?

Эта тема была постоянным предметом для шуток между ними. В старших классах и потом в Колумбийском университете, где Натали училась журналистике, а Росс аэронавтике, они всегда поверяли друг другу сердечные переживания по поводу своих возлюбленных. И однажды ночью, выпив слишком много виски с пивом, отдались друг другу. Тогда они поняли, что никогда не смогут быть любовниками. Непостижимая природа их дружбы так и не переросла в любовь.