– Серьезно? – Парень отшатнулся и вскинул руки. – Слушай, чувак…

– Это как понимать – как вопрос, как утверждение или как извинения?

Парень растерянно заморгал.

– Э-э, чё?

Джонни потащил Мару прочь. Сперва она возмущалась, но после того, как содержимое желудка выплеснулось ей прямо на шлепанцы, притихла. По пути к пляжу Мару дважды стошнило, Джонни придерживал дочери волосы.

Возле дома он усадил ее в шезлонг.

– Как же мне хреново… – простонала Мара.

Джонни уселся рядом.

– Ты хоть соображаешь, чем чревато такое поведение для девушки твоего возраста? Ведь ты и правда могла в беду попасть.

– Тогда наори на меня, валяй. Мне плевать. – Она повернулась к Джонни, и в глазах дочери он увидел такую грусть, такие горе и обиду, что у него сердце защемило.

Смерть матери всегда будет подтачивать ей жизнь. И сам Джонни угодил в ловушку. Маре нужна уверенность, это он понимал. Ей нужно, чтобы он убедил ее, что она и без мамы будет счастлива. Вот только это неправда. В мире не осталось тех, кто знал бы Мару так же хорошо, как Кейти, и они оба это понимали. Сам же он – лишь жалкая замена.

– Ладно, – Мара поднялась, – забей, пап. Больше не повторится.

– Мара. Я стараюсь. Дай…

Не обращая на него внимания, она скрылась в доме.

Джонни вернулся к себе в комнату, но успокоиться не мог. Он слушал щелканье и гул вентилятора и пытался представить, как с завтрашнего дня пойдет у них жизнь.

Представить не получалось.

Джонни не понимал, как вернется домой, как будет готовить еду на кухне Кейт, как станет спать на одной стороне кровати и каждое утро ждать, что Кейт его поцелует.

Нет.

Надо начать все заново. Вот единственный выход. Неделя на море никого не спасет.

В семь утра по местному времени Джонни взял телефон и набрал номер.

– Привет, Билл, – поздоровался он, когда на другом конце ответили, – ты еще ищешь исполнительного продюсера для «Доброе утро, Лос-Анджелес»?

– Мистер Райан?

Джонни вернулся в настоящее, открыл глаза, и его ослепил яркий свет. В нос ударил сильный запах дезинфекции. Он в больничной приемной, сидит на жестком пластмассовом стуле.

Перед ним мужчина в голубом халате и синей медицинской шапочке.

– Я доктор Реджи Беван. Нейрохирург. Вы родственник Таллулы Харт?

– Да, – ответил, хоть и не сразу, Джонни, – как она?

– Состояние критическое. Для операции мы ее стабилизировали, но…

Раздался звонок и следом голос из динамика: «Срочная реанимация, травматология».

Джонни вскочил:

– Это она?

– Да, – врач кивнул, – подождите, я скоро вернусь.

Не дожидаясь ответа, доктор Беван развернулся и зашагал к лифту.

– Где я?

Темнота.

Глаза не открываются, а может, и открываются, просто смотреть не на что? Или я потеряла зрение. Ослепла.

РАЗРЯД

Удар в грудь, и я больше не могу контролировать собственное тело. Оно выгибается и снова обмякает.

НЕТРЕАКЦИИДОКТОРБЕВАН

Меня пронзает боль – я и не думала, что она бывает такая сильная. Перед этой болью не устоять. А потом… Ничего.

Я лежу неподвижно, убаюканная плотной и молчаливой темнотой.

Теперь глаза открыть несложно. Вокруг по-прежнему мрак, но он другой – жидкий и похож на воду в морских глубинах. Я пытаюсь двигаться, но он мешает. Я сопротивляюсь и вот наконец вижу.

Темнота отступает не сразу – сперва превращается в серую пелену, и лишь потом в ней брезжит свет, рассеянный и робкий, словно восход солнца где-то вдалеке. А затем все становится ярче.

Я в какой-то комнате, но при этом высоко и смотрю вниз.

Там, подо мной, люди – они суетятся и выкрикивают непонятные фразы. Еще повсюду какие-то аппараты, а светлый пол заляпан чем-то красным. Картинка знакомая, я такое уже видела.