Оставив наконец попытки накормить Лизу омлетом, Майя, вглядевшись в сонное и несчастное лицо дочери, решила отправить её в постель.

Миша был самым бодрым, он пошёл играть в комнату, прыгал и кувыркался, играл с мячиком, а затем попросился в туалет.

Майя впервые за день по-настоящему испугалась, когда, придя за ним через пару минут, обнаружила мальчика спящим. При этом он продолжал сидеть на унитазе со спущенными штанишками.

«С моими детьми что-то не так», – после того как эта мысль возникла в её голове, Майя машинально села в гостиной и уставилась в одну точку.

Она ведь уже неделю назад почувствовала это «что-то не так», просто думала – полная фаза луны, вспышки на солнце или что-то там ещё…

«Подцепили ротавирус? Близнецы принесли очередной подарок из садика. Или рыба вчера за ужином была несвежей? Но Артур не ел рыбы…»

Майя заставила себя оторваться от созерцания узора на обоях, поднялась, прошла в детскую. Её встретило молчание и дружное сопение. Ещё ни разу она не видела, чтобы дети ложились в это время спать.

Наушник у неё в ухе слабо завибрировал. Майя коснулась его.

– Доброе утро! – раздался в ухе наигранно весёлый тонкий голос с латвийским акцентом. Куратором выставки была Инга Балодис, женщина с непростым характером – одинокая старая дева, которая считала себя высшим ценителем и судьёй современного искусства только на том основании, что среди её знакомых были многие известные художники. Майя давно хотела нарисовать её портрет. Тонкие костистые руки, меланхоличная ниточка губ, бледные, пустые глаза. По образованию она была искусствоведом и теоретически прекрасно разбиралась в живописи, но ни разу в жизни сама не держала кисть, имела скудное воображение, и когда дело доходило до вопроса, как использовать пространство выставочного зала, начинала спорить и предлагать немыслимо пошлые варианты. Когда Майя предложила написать от себя, а не от третьего лица небольшие рассказы о картинах на карточках и тем самым расположить к себе зрителей, куратор возмутилась и сказала Майе, что та слишком много о себе думает.

– Вы обещали привезти ещё одну картину, и я до сих пор не вижу её в нашем зале, – продолжила хозяйка студии. – Кажется, я уже говорила, как не люблю, когда всё делается в последний момент.

– Я привезу картину заранее, – ответила Майя, мыслями находясь где-то далеко и всё ещё обдумывая, что делать с детьми.

– Тогда поторопитесь, милая. На кону репутация не только ваша, но и нашей студии.

Длинный гудок.

«Напыщенная индюшка».

Майя хотела набрать номер телефона матери и обнаружила голосовое сообщение. Торопливый голос в записи говорил сдержанно, но в нём слышалось раздражение:

«Дочка, ты весь вечер не берёшь трубку! Я звонила тебе, чтобы сказать: меня попросили выйти на кассу возврата. Алиса заболела, и её некому заменить. С малышкой я посидеть не смогу, так что не приезжай».

Майя тяжело вздохнула и закрыла лицо руками. Всё сегодня против неё, против этой выставки. Может быть, послать всё к чёрту и остаться дома, как она уже делала не один раз? Расстаться с иллюзиями и продолжить своё жалкое рабское существование?

«Это не навсегда, Майя, очнись. Дети вырастут. Когда-нибудь они вырастут, – усмехнулась художница. – И тогда ты наконец сделаешь одну-единственную в жизни выставку».

А может быть, сдаваться не стоит и всё это никакие не предостережения, а всего лишь полоса препятствий, которую нужно преодолеть?

Майя подошла к окну, посмотрела, как ветер ощипывает одинокий пожелтевший тополь. Собралась с духом и набрала ещё один номер.