– Значит, вам пришлось? – она улыбнулась. – Надеюсь, все эти разговоры о конце света не выдумка.

Она думала, что он смутится ещё больше, но молодой человек вдруг рассмеялся, искренне и просто. Майю обезоружил этот смех и ещё больше выражение глаз, которое последовало за улыбкой – боль, призрак, воспоминание на ещё юном лице. Ей вдруг захотелось взять его за руку, утешить, сказать, что какое бы прошлое ни преследовало его, смеяться можно. Можно…

Перед глазами Майи всплыло лицо мужа. Его усталые глаза, отражающие экран смартфона. Когда она перестала любоваться его лицом? Когда привыкла к тому, что он на неё не смотрит? Она вздрогнула. Ей вспомнился эпизод из того длинного сна, где она скакала из места в место, пока не очутилась в полутёмном офисе с ожившими мертвецами, среди которых был Глеб.

– Вам страшно? Вы дрожите.

– Моя семья. Что, если они тоже уснули?

– Скорее всего, так оно и есть.

– Ну спасибо.

Майя всё-таки сумела оторвать от постели руку, провела по лицу. Ладонь казалась свинцовой.

– Я не могу ничего вам сказать точно, – ответил Остап. – Но очень многие потеряли близких. Вы должны быть готовы.

– Готова? – вспыхнула она. – Ну уж нет. Я хочу знать, где мои родные!

– Майя, волнение…

– Где остальные люди? Кто-нибудь ещё есть в этой больнице! – закричала она и услышала, как эхо разнеслось по пустым коридорам.

Действительно, никого.

Молодой человек поднялся.

– Мне пока лучше уйти. Ненадолго.

Она поглядела на него, отвела глаза.

– Если это спячка. И все люди в ней. Что… Что они чувствуют?

Остап вздохнул:

– Ничего.

– Они страдают?

– Страдают? Я не знаю. Разве что от того, что не могут проснуться по собственной воле.

Майя сделала попытку приподняться на локтях. Почувствовала, как трясутся руки.

– Тысячи людей лежат вокруг нас, умирают, и никто не может им помочь?

– Только мы, – сказал Остап. – Но помочь всем не в наших силах.

– Не в наших силах… – она плюхнулась на подушку, её колотило.

– Самая уродливая смерть для человечества. Превратиться в медуз, выброшенных на берег, медленно умирать в постели, не в состоянии пошевелиться, в луже собственного дерьма.

Остап кашлянул.

– Что?!

– В состоянии спячки млекопитающие не испражняются, – пояснил он.

– Вы меня утешили. Но не очень. Знаете, у меня трое маленьких детей. И я не хочу отдыхать здесь, прохлаждаться и ждать, пока они спят где-нибудь в машине на зимней трассе.

– У вас… трое детей? – удивился Остап.

– Да. А что?

– Вы… чудесно выглядите.

– Для многодетной матери?

Он нахмурился, его голос вдруг стал серьёзным и строгим.

– Вам нужно ещё немного отдохнуть, Майя. Всем нам сейчас не стоит шутить с собственным телом. Наш предел выносливости крайне мал. Поспите, обдумайте всё, и я попытаюсь как можно быстрее поставить вас на ноги.

Она открыла было рот, но он её опередил:

– Назовите имена детей. И места, где они могут быть. Я попробую что-нибудь разузнать.

Майя кивнула. Рассказала всё, что знала. Назвала домашний адрес, хотя и не верила, что там кого-то найдут, адрес матери и свекрови. Вспомнила трассу и придорожное кафе, которое видела во сне, но ни номера шоссе, ни бензоколонки назвать не сумела.

Он закрыл жалюзи.

– Отдыхайте.

У самой двери художница его окликнула:

– Вы вернётесь?

– Вернусь. Знаете, на свете осталось не так уж много людей, чтобы обращаться к кому-то на «вы».

Она прислушалась к гробовому молчанию гигантского железобетонного некрополя.

– Не бросай меня одну. Хорошо?

– Хорошо. Я скоро вернусь, Майя. Не бойся.

Остап вошёл через главный вход отеля «Рэдисон Роял» прямо с Невского проспекта. К счастью, он не знал, как раньше было тесно и шумно на тротуаре центральной улицы Петербурга, поэтому тишина как на улице, так и внутри здания его не смутила.