Азор, его бывший хозяин и толстяк в красной спортивной форме – всех их связывает одно: верность Небесному Вожаку. Он просит. Он жаждет. Он зовёт их, а они служат Ему, насыщаясь силой Его жертв.
Служить! Служить! Азора захлестнула волна эйфории. Чувствуя необыкновенный прилив сил, он дёрнулся, и кинолог не удержал в руках поводок.
Пёс сорвался с места и побежал, грубо расталкивая пассажиров, стремясь к самому центру многолюдного зала.
– Мам, собачка! – пискнул детский голосок.
– Что это с ним?
Рой недовольных, испуганных голосов за его спиной нарастал.
– Бешеная! – завопил высокий истеричный голос. – Она бешеная! А-а-а!
Толпа задрожала, всколыхнулась и сорвалась с места. Кто-то бросил чемоданы на пол, кто-то неуклюже, спотыкаясь, потащил их за собой. Кто-то попытался откатить к стене инвалидную коляску, кто-то схватил на руки ребёнка и закричал. По залу с чудовищной скоростью металась лохматая овчарка, комок мускулов, шерсти и острых зубов, горящие глаза и вывалившийся язык.
Паника, начавшаяся в центре, не сразу охватила целый зал. Пассажиры, находившиеся на периферии, вяло прогуливались вдоль витрин, жались в очереди на досмотр багажа или просто позёвывали в кулак.
Невнятный слух, то ли о взбесившемся псе, то ли о взрывчатке, быстро расползался по толпе. Игра в испорченный телефон, приобрела фантастические масштабы, а вместе с ней множился утробный первобытный страх.
– Вон он! Назад, назад!
Азор ворвался в самую гущу пассажиров, завертелся, будто пытался схватить зубами свой хвост, сел и завыл.
Такого воя не слышал ни один собачник, коих в толпе было немало. Пёс закинул назад голову, и из его пасти полилась какофония нестройных звуков. В них сочетался вой настроенных как попало струнных, гудение волынки, скрежет и щелчки.
Фёдор Сбруев, молодой полицейский, застыл у автомата со снеками, вытаращив глаза. Сегодня был его первый день работы в аэропорту. Он ещё не вполне отошёл от выпускных экзаменов, практики, и на его красном дипломе не было ни царапинки. Ещё сегодня утром ему казалось, он готов, полностью готов к самым необычным поворотам судьбы, ведь никто на его курсе не помнил инструкций по поведению в чрезвычайных ситуациях так хорошо, как он.
Но ему почему-то не вспомнилось ни одного ценного указания, в котором говорилось бы, как сотрудник полиции должен действовать, если служебная собака взбесилась, убежала от инструктора и мечется посреди главного зала аэропорта.
Федя потянулся к кобуре, и его рука остановилась на полпути. В таком скоплении народа ему нельзя применять боевое оружие! Или можно, если опасность велика? Но разве опасность велика? Пёс ведь ещё ни на кого не набросился? А если набросится?
Ладонь полицейского танцевала, жила своей жизнью: то сжималась на рукояти пистолета, то снова разжималась. Губы Феди беззвучно двигались.
Пронзительный детский плач вывел молодого полицейского из оцепенения.
Конечно, нужно стрелять. Делать нечего. Животное опасно, оно может разносить заразу.
Да-да! Нужно действовать! Федя много раз читал о таких экстремальных случаях в газете «Моя полиция»: в супермаркете, банке или на вокзале какой-нибудь злоумышленник или просто сумасшедший врывается в помещение и пытается навредить мирным гражданам. И тут появляется он – человек действующий, человек решительный. Он-то и оказывается в нужный момент в нужном месте и обламывает планы преступника.
Рассуждая так, Сбруев выученным движением расстегнул кобуру и достал оружие. Стрелять в упор, стрелять на поражение, чтобы не задеть пассажиров.