Тух-тух. Два мягких шажка, и тишина. Волосы у старика на руках поднялись дыбом. Он поглядел на собаку – собака на него. С невиданной для хромого человека скоростью доковылял он до плаща и трости, вернулся к выходу, замер.

На него кто-то смотрел в упор. Буравил спину полумёртвым взглядом. Не со стороны улицы, а изнутри кофейни. Кто-то, кто только что вошёл через чёрный вход, так тихо, что даже не скрипнула дверь.

Старик медленно поднял руку и с благодарностью, почти с нежностью коснулся замка, на который не сумел накинуть цепочку полминуты назад, потянул на себя ручку. Дверь отворялась тяжело и долго – так, что даже не звякнул колокольчик, только язычок глухо стукнулся о медь.

Тух-тух-тух – зашуршали жуткие шажки за спиной. В проём скользнула Клёпа, за ней протиснулся Никанор, как осьминог, вылезающий из щели в пещере.

Холодный порыв уличного ветра осыпал его снежной манной, и белые хлопья тут же растаяли на горячем лице. Дверь захлопнулась, щёлкнул замок.

Никанор Степанович стоял, прижавшись спиной к узкой перемычке между витриной и дверью. Уговаривал себя повернуться – и не мог. Чувствовал: тот, кто прятался за его спиной, стоит у окна. На запястье блеснули командирские часы. Старик чуть согнул руку – в зеркальном кружочке отразилась непогашенная лампа, мелькнули разноцветные корешки книг на полке, стул в вязаном чехле, бледное лицо с сеточкой лиловых вен.

Он вздрогнул, уронил руку, закрыл глаза. Кто оно? Чего хочет? Зачем пробралось в кофейню? И главное, почему тут же не напало на него?

Улица завертелась перед глазами, к горлу подступил комок. Пальцы онемели, никак не могли нащупать трость. Сначала он решил, что это от страха, потом ощутил чудовищную слабость, как будто он целый день трудился у станка. Силы таяли, кружились в водовороте и утекали в сливное отверстие – чёрную дыру, поглощались существом за стеклянной витриной. Хрусть! Подогнулись колени.

Горячий мокрый язык лизал щёки и лоб. Пахло псиной. Никанор поднял тяжёлую голову, разлепил веки, отстранил от себя Клёпу, которая никак не унималась. Стёр с циферблата налипший снег и снова поглядел в отражение на циферблате. Край радиаторной батареи, корзинка с искусственными цветами, полка с книгами – лица он не увидел, набрался смелости и осторожно выглянул из-за стены.

В уютном свете кофейни фигура жуткого существа ничем не отличалась от человеческой. Если бы не сиявшие лиловым флуоресцентным светом ниточки вен на шее и лице, Никанор Степанович принял бы незваную гостью за женщину пятидесяти лет. Да это и была женщина, в костюме кассира из супермаркета, только двигалась она как-то странно – то порывисто, то плавно, – как марионетка. Лицо её почти ничего не выражало, глаза поблёскивали, вращаясь в орбитах, искали что-то на столе.

Как бы между прочим жуткая особа раскладывала разбросанные вещи, оставленные стариком в каком-то своём, шизофренически чётком порядке. Наткнувшись на небольшой тёмный предмет, она неумело потыкала по кнопкам, и из недр кофейни донёсся приглушённый голос:

«Привет всем. Говорит Ибрагим Беркутов. Эколог, учёный-энтузиаст и просто замечательный человек…»

Клёпа истерично залаяла. Старик шикнул на собаку, сжался. Существо в костюме кассира дёрнулось, выпучило глаза, бросилось к чёрному ходу.

Никанор заковылял прочь от проклятой кофейни. Метель усилилась, снег прилип к бровям и бороде.

– Идёшь? – сердито крикнул он собаке. – Из-за тебя чуть…

Он обернулся. Псина стояла посреди тротуара, перетаптывалась, скулила.

– Пошли, дурная ты башка!