Дамы заторопились по домам, сдавая на выходе аэролиты. Кип и немногочисленные помощники, дотерпевшие до конца этой длинной Церемонии, принялись скатывать дорожки, подметать пол и двигать мебель. Вильма подошла к столам и принялась собирать неразбуженные камни.

– Подержи саквояж, – попросила она Кипа, и он с готовностью откликнулся.

Ванесса тем временем собрала исписанные именами новых авионер листы и направилась к находящейся на другом конце холла мадам эр Мада.

Чей-то громкий вскрик привлек внимание всех присутствующих. Кип оглянулся и увидел, что одна из помощниц, совсем еще юная девочка-гимназистка, указывает на столы, стоящие буквой П. А там среди спящих камней мягко сиял только что разбуженный кем-то аэролит.

Кип нахмурился. Кто его разбудил? Ведь Церемония закончилась!

Не он один пребывал в недоумении, все остальные тоже озирались по сторонам, пытаясь найти ту, кому удалось пробудить камень.

Напряженную тишину нарушил звонкий стук каблуков – это мадам эр Мада пересекала холл. Она остановилась в паре шагов от Ванессы, которая замерла неподалеку от столов, прижимая к груди стопку листов, и, как и остальные, оглядывалась по сторонам.

– Поздравляю, рей Торн, – ровным голосом произнесла майор эр Мада.

Ванесса подняла на нее глаза – и исписанные листы выпали из ее рук и разлетелись по всему холлу Ассамблеи.

Уже смеркалось, когда Агата поняла, что ноги буквально сами привели ее к парку Ржавых Каруселей. Девушка замедлила шаг у ограды. Все те же замершие лошадки, все то же колесо обозрения, все те же скелеты деревьев. И бывшая кондитерская, та самая, где ее жизнь перевернулась с ног на голову.

Повинуясь внезапному порыву, Агата оглянулась и, убедившись, что вокруг, как обычно, безлюдно, проскользнула сквозь приоткрытую решетчатую ограду на территорию заброшенного парка.

Внутри бывшей кондитерской все оказалось по-прежнему – разруха, пыль и запустение. Но, толкнув дверь на втором этаже, ведущую в бывший штаб, и щелкнув выключателем, Агата сразу же увидела внутри следы торопливого переезда: почти все документы, схемы и планы, висевшие на стене, исчезли, на полу валялись обрывки бумаги, осколки разбитой кружки и перевернутый стул. Телеграфный аппарат исчез, не было и сушащихся на протянутой из угла в угол веревке фотограмм. Зато стол на месте, а в углу, служившем кухней, по-прежнему стояли кастрюли, сковорода и несколько тарелок.

Заглянув в спальни, девушка убедилась, что там все на месте – и одежда, и подушки с одеялами. В шкафу импровизированной кухни лежали нетронутыми съестные припасы; впрочем, оно и понятно – зачем сейчас Сегрину и остальным консервы и крупы, когда в их распоряжении все магазины и рестораны города?

А в одной из тесных комнатушек размером с чулан, со скошенной крышей и крошечным «голубиным» окном, так и осталась громоздкая станция радиопередатчика. Вероятно, она была слишком тяжелой для перевозки, и ее просто бросили.

Агата вспомнила, как, увидев ее впервые, она даже не поняла, что это такое; прежде девушка видела только радиоприемники, а вот передатчики встречать не доводилось. Спросить, что это за прибор, Агата тоже не могла, иначе ее фальшивая личина якобы тайного агента зуру тут же вскрылась бы. Но когда девушке наконец удалось выяснить, что массивный механизм – это радиопередатчик, она все же поинтересовалась, почему им не пользуются.

– Телеграфом проще, – пояснил ей тогда Сегрин. – Для телеграфа достаточно шифра; даже если телеграмму перехватят, все равно никто не поймет, о чем она. А вот радиопередачу может услышать любой, кто настроен на ту же волну. Теоретически ее еще и глушить можно, и тогда придется договариваться о новой волне. Да и ретрансляторы порой очень подводят… Нет, радио – вещь, конечно, удобная, но не в нашей работе. Так что оно у нас исключительно на крайний случай.