«Наш мужик почем зря обматерил бы шофера, даже если бы и сам был виновен, а этот смолчал, – с состраданием подумал Илья. – Должно быть, боятся нас. Или до того здесь задурен народ своими прежними господами, что уже и веру в справедливость потерял».

Андрис пересек базарную площадь. Несколько человек, расположившись напротив костела, что-то продавали прямо с земли, подстелив под свой товар старые пожелтевшие газеты. Чем именно здесь могли торговать, когда производство в стране еще не начало работать в полную силу, Журавлев разглядеть не успел, потому что «Виллис» в эту минуту остановился возле двухэтажного здания старинной постройки с вытянутыми, как бойницы, зарешеченными окнами.

Над входом едва шевелился на слабом ветру красный флаг с золотым тиснением звезды, серпа и молота. Приткнувшись к тротуару, стояли два мотоцикла с люльками. Тот, который находился около порога, был вооружен крупнокалиберным танковым пулеметом, прикрепленным сошками к металлической поверхности – сваренному вручную квадратному коробу коляски.

– Раньше здесь располагалась городская самоуправа, – пояснил Андрис голосом, в котором отчетливо слышались виноватые нотки за произошедшее на дороге. – А сейчас находится наш отдел милиции.

Дежурный милиционер почтенных лет стоял, прислонившись худым задом в обвислых галифе к сиденью мотоцикла и вытянув скрещенные в голенях ноги в пыльных сапогах, сложив руки на груди, сладко посапывал, прикрыв глаза от солнца козырьком фуражки. Взглянув из-под козырька на приехавших офицеров, он торопливо вытянулся и отдал честь.

– Здравия желаю!

Распекать его за ненадлежащее исполнение служебных обязанностей Орлов не стал, чтобы с самого начала не портить отношения с местными сотрудниками милиции. Он вялым движением руки отдал честь и молча прошел мимо. Следом внутрь здания вошли Журавлев и Еременко, а Андрис остался у машины, с деловым видом пиная скаты и осматривая машину на предмет ее исправности, в душе все еще переживая за свою оплошность перед чужими людьми, которые могут подумать, что водитель из него никудышный, как, наверное, и милиционер. Надо было как-то реабилитироваться в глазах офицеров.

Кабинет начальника милиции майора Эдгарса Лациса находился на втором этаже. К двери была прикреплена соответствующая табличка, что само по себе уже говорило о том, что здесь трудится человек ответственный. Что, естественно, подразумевало и наличие ответственности у его подчиненных. От таблички за десять шагов пахло свежей краской.

– Новенькая, – ухмыльнулся Орлов и щелкнул по табличке ногтем. – Перед нашим приездом постарался. Уважаю. Значит, работа пойдет в нужном направлении, раз нас уже побаиваются. Прямо как елей на душу.

– Входите, – тотчас на стук отозвался из-за двери мужской голос, в котором слышались тревожные нотки. – Не заперто.

Орлов вскинул брови, сильно удивленный столь острым слухом у начальника, бросил быстрый взгляд на товарищей и с какой-то отчаянной решимостью, как будто прыгал с обрыва в омут, распахнул дверь в кабинет.

– Здравия желаю, – от порога заговорил он в свойственной ему раскрепощенной манере. – Не ждали, а мы прибыли.

Сидевший за столом человек в милицейской форме с погонами майора не спеша поднялся. Он был довольно высокого роста, с длинными руками, имел неожиданно худое, изможденное лицо с ввалившимися бледными щеками, свойственное недоедающему жителю какого-нибудь блокадного города. Аккуратные усики и козлиная бородка острым клинышком, выпирающая вперед, придавали майору вид довольно воинственный, несмотря на его заметную сутулость. Не сводя с вошедших голубых усталых, окруженных мелкими морщинками глаз за очками в металлической оправе, он с нескрываемым любопытством изучал стоявших перед ним незнакомых людей, переводя немигающий взгляд с одного на другого.