– Вы, наверное, охотник? – поинтересовался удивленный полицейский.

– Нет, – ответил Иван. – Ещё долго?

– Почти уже на месте.

Бурелом закончился внезапно, и путники оказались на краю небольшой сосновой рощи. Сосны располагались на расстоянии друг от друга. Их высокие кроны не соединялись и давали достаточно света, чтобы рассмотреть усеянную ковром опавшей хвои землю. Сейчас в просветы между ветвями была видна только предгрозовая чернота. Но не сосны привлекли внимание Ивана.

Его взгляд сразу же остановился и застыл в одной точке. Он тоже смотрел, и, казалось, что этот безжизненный, застывший на века, взор холодно и безжалостно рассматривает Ивана, словно пытаясь угадать зачем тот здесь. Удивительно, как древний резчик простыми линиями смог придать этому истукану столь явно выраженный характер. Деревянные глаза строго смотрели на Ивана, прямая линия сжатого рта, обрамленная бородой, жаждала. Истукан жаждал. Жаждал чего? Ответ на этот вопрос Трегубов уже знал. Жертву, вот чего ждал идол.

Иван приблизился и медленно обошёл по мягкой хвое вкопанное в землю бревно. Он сразу обратил внимание, что Выдрин к нему старается не приближаться. «Его вкопали давно, очень давно, – так решил Иван. – Тогда ещё не было этих сосен, они появились потом. Это была поляна, окруженная лесом. Капище. А вот огромный дуб был, он был здесь так же давно, как и деревянный истукан. Может даже раньше. Интересно, кто это? Перун?»

Трегубов подошел вплотную и ещё раз внимательно осмотрел идола. Он, действительно, был древним. С одной стороны, на дерево наполз мох, но в целом оно хорошо сохранилось, хотя кое-где было разъедено жуками, а местами покрыто трещинами, некоторые из которых на бороде идола были чем-то забиты. Иван ковырнул в одном месте ногтем.

– Кровь, – сказал, стоящий сзади, Выдрин.

– Что? – обернулся к нему пораженный Иван.

– Кровь, которую не смыли дожди. Запекалась в трещинках.

– Вы хотите сказать, что ею обмазали рот? – удивленно спросил Трегубов.

– Обмазали?! – изумился урядник. – Вам что не рассказали?

– Что не рассказали? – Иван тревожно оглядел бывшее капище.

– Его облили кровью жертвы, – полицейский кивнул на идола.

– Не понимаю, – сказал Иван, – мне сказали, что жертву зарезали у языческого идола.

– О! Так Вы и вправду ничего не знаете. Было ещё то зрелище! Он висел вон там, – показал Выдрин.

Иван проследил взглядом. Полицейский указывал на толстую ветвь старого дуба, которая спускалась на поляну недалеко от идола.

– Что значит висел?

– То и значит. Его привязали за ноги в чём мать родила и перерезали горло, как какой-то свинье. Затем что-то подставили. Ведро, может. Не знаю. Подождали, пока оно наполнится кровью, и облили его, – Выдрин кивнул на истукана.

Иван представил себе эту жуткую сцену. Несчастная обнаженная жертва сопротивляется, но её привязывают, а затем… Наверное, преступник был не один. Он посмотрел на истукана, представил, как ещё теплая кровь жертвы струится по его бороде, огибая рот.

– Собрали кровь и вылили, – Трегубов завороженно смотрел в мертвые деревянные глаза идола. – Но зачем?!

– Как зачем? – урядник пожал плечами. – В прошлом году была засуха, зимой много людей перемерло. Голод.

– И Вы что же верите, что это помогает? – удивленно спросил полицейского Трегубов.

– Откуда ж мне знать? – ответил Выдрин и посмотрел наверх.

Трегубов поднял глаза вслед за урядником. Тучи набухли водой настолько, что казалось уже не могли удержаться на небе: они висели прямо над головой. Иван перевел взгляд на истукана. Ему показалось, что выражение лица идола немного изменилось, оно теперь выражало торжество. «Нет, этого не может быть, это всего лишь игра теней», – сказал себе Иван. Он подошёл к дубу и осмотрел ветку. На ней до сих пор была верёвка. Трегубов обернулся к Выдрину.