Вот чудачка! Вся на пот исходит и все равно не бросает.

Лелька снова сдвинула тонкие бровки и хмуро покосилась на сестру: ну почему Васька не как все люди, а? Еще и рыжей уродилась – с ума сойти!

Лелька насупилась: в деревне говорили – рыжие волосы от нечистого. Она, Лелька, конечно, в сказки не верит, но…

Лучше бы у Васьки волосы оказались другого цвета. Любой бы подошел, только не этот, почти огненный.

И с глазами бедной Васе не повезло. В деревне смеются – мол, тоже рыжие. А на самом деле – Лелька лично проверяла! – они карие, с золотистыми крапинками, вовсе не рыжие.

Сколько раз Лельке приходилось свою единственную подругу за подобные разговоры колотить да за косы таскать, не передать. И все без толку. Чужие рты не закроешь.

Боятся Васену в деревне. Хотя как заболеют серьезно – моментом к ней бегут. С мелочишкой какой – к докторше Марии Павловне в Сосновку, а с чем серьезным – только к Васе.

И все равно недовольны. Вот люди! То старую Степаниду побаивались, она всю округу травами пользовала, а как Степанида померла, так Ваську стали бояться.

Лелька незаметно сморгнула с ресниц вдруг выступившие слезы: зачем только Василиса знахарству училась? Травками да корешками голову себе забивала? Ладно бы с пользой для себя…

Лелька грустно усмехнулась, вспомнив про Кару. Сова стала последней каплей. Как Васька ее подобрала да вылечила, вообще от нее шарахаться стали.

Сова, мол, птица темная, и где это видано, чтобы она за человеком, как собачонка, таскалась? Даже днем, когда всем нормальным совам спать положено. Нечисто, мол, тут.

Опять-таки, рыжие волосья к чему? Бог, он шельму метит…

Дураки!

И папа сказал – дураки.

Не везет Васене. Может, и хорошо, что она в город едет.

Лелька с любовью посмотрела на старшую сестру, озабоченно стоявшую над полупустым рюкзаком, и предложила:

– Хочешь, свои сережки золотые подарю? У тебя таких нет, а в городе наверняка носят. Возьми, а? – Лелька немного подумала. – Или цепочку на шею возьми мамину. С янтариком. Папа разрешит. А то поедешь – деревня деревней…

Василиса улыбнулась и отрицательно замотала головой.

– Ни за что! Не ношу я золота, ты же знаешь. Тяжелый металл, давит на меня. Пусть лучше тебе останется, ты безделушки любишь.

– Любишь не любишь, могла бы и потерпеть, – проворчала Лелька. – Опозоришь нас перед родственничками. Прямо голодранка из глухой деревни!

– Ну и пусть – из деревни, – засмеялась Василиса. – И даже – из глухой. Правда ведь, глупо на правду обижаться.

– В чем же ты поедешь, Вась? – жалобно протянула девочка, рассматривая тоненькую фигурку сестры в мешковатой домашней рубахе. – Город все-таки. И в поезд сядешь…

– В чем поеду? Не знаю пока. Наверное, к чему привыкла, в том и поеду. В чем в лес хожу.

– Что?! – возмущенно закричала Лелька, мгновенно забывая о своей недавней жалости. – В своих тертых-претертых замшевых штанах и обычной футболке?!

– Ну и что? Чем плохи мои бриджи? Сама знаешь, из дедовых перешила. Такой выделки замшу еще поискать. А удобные – не представляешь. Как вторая кожа на мне, я их и не замечаю.

– Кожа, – язвительно протянула Лелька. – Издеваешься, да? А как на тебя наша тетка посмотрит? И эти… как их… двоюродные брат с сестрой? Как на дикарку? – Лелька презрительно хохотнула. – В дедовских штанах в облипочку, над которыми вся деревня смеется, и в футболке! Да еще с дурацким ружьишком за спиной!

Василиса пожала плечами. Лелька, помолчав, мрачно поинтересовалась:

– Может, ты и на ноги свои лесные бахилы наденешь? Из кожи, а? Что вы на пару с Коськой весной сварганили? Бесшумненькие? Они же тоже, ты хвасталась, удобные. – И она ядовито передразнила: – Вторая кожа!