Вот и на новости о лагере смерти Анна отреагировала скептически, хотя и видела, как нагло ведут себя немцы, кожей чувствовала опасность, которая от них исходила. А теперь в одну ночь кошмар из соседских пересудов стал абсолютно реальным. Вот он, измученный фашистами, избитый, почти умирающий беглец из концлагеря, дышит в темноте. Она пришла в ужас, когда сняла с парня мокрую тюремную робу: на теле не было живого места – сплошь кровавые следы издевательств; ребра и позвонки торчали так, будто вот-вот распорют бледную кожу худого тела; он был больше похож на ожившего мертвеца, чем на живого человека. В тот момент ее осенило жуткое открытие, что правда – еще хуже, чем самые страшные соседские сплетни. Это не просто тюрьма для людей, концентрационный лагерь – это территория смерти, жуткой и мучительной смерти от пыток, голода и лишений. Рядом с ней и правда от рук нацистов гибнут люди – тысячи невинных заключенных лагеря смерти.

Она ни капли не испугалась окровавленного человека на своем крыльце, ей и в голову не пришло обратиться в полицию или сдать беглеца гестапо. С первой минуты его появления в ее доме, с того момента, как он открыл глаза и заговорил с ней, Александр неожиданно оказался для Анны родным и удивительно близким. Серые глаза, торчащие вихры напоминали ей одноклассника Сему, с которого она не сводила взгляд до самого выпускного класса. От полного надежды крика: «Мамочка, это я, Саша» – внутри нее в ту ночь все перевернулось. Горькое отчаяние, ужас и смятение так захлестнули ее при виде ран на худом, истерзанном теле, что Анна никак не могла взять себя в руки до сих пор. Глухие рыдания застряли в горле тугим ядовитым комом, от которого слабели ноги, из-за каждого шороха или скрипа снаружи в голове метались черные тени страха.

Она кралась по собственному дому как мышка и тут же корила себя за малодушие и трусость. Только как же ей, беззащитной вдове, не сжиматься от ужаса, когда по чистеньким половицам и выстиранным половичкам несколько часов назад топтались сапоги немецких солдат в поисках того, кто был совсем рядом. Ведь в этот момент несчастный беглец, советский офицер, советский паренек Саша метался в лихорадке и рисковал выдать себя случайным стоном. Поэтому она готова была пообещать навязчивому Карлу что угодно, лишь бы тот побыстрее убрался из ее дома.

Вылив в горьких слезах все накопившиеся страдания, женщина принялась за работу. За долгие годы в браке с практичным поляком, а потом и хлопотливого вдовства в чужой стране Анна научилась собирать свои чувства в кулак и действовать продуманно, осторожными, выверенными шагами. Она сложила в тугую котомку все, что могло понадобиться в лесу: запас спичек, теплой одежды, провиант, большую фляжку. От руки нарисовала карту местности и написала несколько слов на польском, чтобы тот мог хотя бы понимать, что написано на указателях.

В четыре часа ночи, когда поселок окончательно затих в глубоком сне, она аккуратно тронула Сашу за плечо.

– Просыпайтесь. Простите, вам пора уходить. Сейчас соседи спят, вы сможете незаметно уйти по заброшенному полю в лес. Я нарисовала, как пробраться к железной дороге. Не знаю, что вы планируете делать дальше… – Она не в силах была поднять на него глаза – ей приходится прогонять больного и ослабевшего мальчишку на холодную улицу.

Канунников лишь коротко кивнул. Он и сам уже понял: раз его ищет гестапо, то находиться в доме Анны – значит рисковать ее жизнью. Соседи могут доложить эсэсовцам о скрывающемся беглеце, может нагрянуть свекровь Агнешки, немецкий офицер решит более настойчиво приударить за приглянувшейся ему паненкой. И тогда и он, и его спасительница окажутся в лапах фашистов, в каменном мешке для пыток в отделе гестапо, откуда нет выхода. Дикий лес, ледяные болота, где нет людей, – вот спасение, только там у него есть шанс выжить и, может быть, выйти к советской границе.