Канунников кинулся на голос. Стараясь удержаться от крика, он громко зашептал:

– Товарищи! Вы где? Подайте голос! Я иду на помощь!

Он метался между кустами, хватаясь за ветки деревьев. Внутри билась живым пульсом надежда: кто-то из беглецов, кроме него, смог уйти от немецкой облавы, кто-то из сбежавших выжил!

Толстобокая луна выкатилась наконец из-за черной тучки. В ее свете Александр шагнул вперед и тут же рухнул вниз, отчаянно хватаясь руками за скользкие стены ямы. Ногу пронзила боль, он дернулся от жгучего ощущения и тут же захлебнулся собственным криком, позабыв о ступне, которую разодрал торчащий из земли сухой корень.

На него смотрели мертвецы. Пустые остекленевшие глаза, застывшие скуластые лица, выгнувшиеся в неестественных позах тела, худые после нескольких месяцев, проведенных в лагере. Его товарищи, его сокамерники по блоку С, бежавшие вместе с ним, теперь лежали здесь, изрешеченные пулями. Им даже не дали упокоения после смерти, так и бросили гнить непогребенными в сыром лесном овраге. Ему показалось, что мертвые смотрят на него с укором: «Мы тоже хотели жить, мы тоже хотели спастись».

Из жуткого ощущения его вырвал тихий стон. Лежащий у отвесной стены человек еле слышно простонал:

– Помогите. Пить.

Канунников ринулся к нему, зашептал прямо в лицо, покрытое коркой засохшей крови:

– Товарищ, товарищ, это я, Александр Канунников. Я спасу вас, слышите! Помогу! Я вытащу вас отсюда!

Выживший опять застонал:

– Пить. Воды.

«Он уже вторые сутки без воды, у него обезвоживание. Нужна вода, срочно! Какой же я идиот, надо было сразу набрать фляжку у Агнешки! Река! О ней говорила Анна». – Он вспомнил: здесь рядом должна быть река из ледяных подземных ключей, которая укрыла его от лагерных овчарок.

Саша прижался губами к уху раненого:

– Держись, товарищ, держись. Я сейчас принесу воды. Сейчас. А потом наверх, из могилы, подальше от смерти. Держись!

Александр отбросил в сторону саквояж и ухватился за тот самый корень, который глубоко оцарапал ему ступню. Подтянулся, собирая на себя поток грязи, оттолкнулся ногами и вцепился во влажную траву на краю ямы. Еще рывок, еще, и вот он уже выкарабкался на поверхность. Ноги понесли его сами. Теперь Канунников продирался через заросли быстрее, различая знакомые ориентиры и понимая, куда идти. Двигаться при лунном свете было проще. А еще его вело желание помочь умирающему товарищу.

«Воды во фляжку, потом ножом нарубить лап или широких веток. Привяжу его ремнем и вытяну наверх. Лекарства есть, одежда сухая в саквояже. Выхожу. А потом вместе проще будет». – В надежде спасти человека, затеплившейся внутри словно огонек, Саша быстро пробрался через частые кусты вдоль ручья. Он огляделся по сторонам, спустился по берегу к воде и наклонился с фляжкой, чтобы зачерпнуть воду. И тут же боковым зрением различил в сером предрассветном тумане тонкие худые ноги по щиколотку в воде, самодельную сеть из прутьев, испуганный взгляд и открытый в немом крике рот.

Удар! Перед глазами колыхнулась красная вуаль, от огненного всполоха боли в виске вода вдруг взмыла вверх и окатила его с ног до головы. Холод и боль смешались, Канунникова накрыло плотным, как одеяло, обмороком. Он уронил фляжку в воду и рухнул на землю.

– Карманы смотрел?

– Смотрел, батя, нет ничего. – Высокий, срывающийся на фальцет молодой голос ответил над самым ухом. Ладони охлопали грудь и бока Канунникова. – Нет ничего ни в карманах, ни в подкладке. Фляжка только в руках у него была, и все.

– Товарищ капитан, Петр Васильевич, да что там думать, по одежде же видно, что это поляк. Вдруг это переодетый гестаповец? – произнес другой, мягкий голос. – Кто бы это ни был, он для нас опасен. Ненужный свидетель. Он видел у ручья Игоря и Елизавету. Донесет в абвер, и нас достанут из-под земли. Его надо ликвидировать.